Книги из серии "Рассказы"

Но, надо отдать бледнякам должное, некоторые из них держатся на удивление стойко. Чаще, конечно, они дохнут в первый же год после рождения, хотя для меня вообще загадка, как они в таких условиях умудряются производить себе подобных. Это мало похоже на инстинкт продолжения рода — их род не приспособлен для выживания в нынешнем мире. Но, поди ж ты, плодятся и размножаются, как и было завещано. Некоторые даже выходят на поверхность, и выглядят при этом вполне недурно. На телах, которые мы осмотрели…

– Чайку бы, пока переоденешься? – засюсюкал вахтёр, но Родион отмахнулся. – Вы ж знаете, я не переодеваюсь. До свидания. – Ты б хоть о бабе своей подумал, – жалобно сказал Алексей Степаныч, но Родион уже закрыл дверь. Он лежал в кресле, перевесившись через подлокотник, и его тошнило прямо на персидский ковёр. Красно-оранжевый, с длинным тонким ворсом. Стоит хренову кучу денег. Телефон разрывался. Мобильник давно сел. Кто-то шумно и требовательно колотил в дверь, уже, кажется, ногами. …

Столкнуть лодку с места она не смогла – должно быть, рыбак оставил своё хозяйство давно, и почва под днищем успела высохнуть. Таринайя ступила в воду, надеясь найти точку опоры, и вздрогнула, услышав совсем рядом хруст сминаемых веток. Подход к воде загораживали кусты – Таринайя не рискнула бежать и, прыгнув в лодку, заползла под ворох сетей. Она чуяла походку тяжелораненого человека и надеялась, что он умрёт, не дойдя до воды. Тщетное чаяние – хруст перешёл в плеск, грузное тело рухнуло в лодку.…

Он почувствовал, когда она закончила, и открыл глаза. Его бедро было плотно и аккуратно перемотано, белизна лоскутов резала глаз. А женщина всё так же стояла на коленях, уронив руки вдоль тела, и смотрела на Троя огромными глазами, тёмными, как колодцы, до краёв заполненные животным ужасом. — Ты кто ему? — неохотно спросил Трой. — Рабыня? Дочь? — Жена, — ответила она так тихо, что Трой скорее угадал ответ по движению губ, чем услышал его. — А-а, — вяло протянул он. — Только не жена теперь.…

Залы, светлые залы. Пышность и великолепие, тепло и уют. Старина Патрик, мамаша Эклиф, вьючная кобылка, мучительно кряхтящая в пяти шагах от меня. Протяну руку, коснусь тёплой шелковистой морды, влажный нос ткнётся мне в ладонь. И я снова подумаю — с изумлением, с восхищением: чёртова ведьма! Ведь ничего этого нет. Интересно, неба без облаков нет тоже?.. Хотелось бы верить, что она ещё не сумела дотянуться так высоко. Хотелось бы верить, что хотя бы это она мне оставила. Но чёрт с ним.…

Я прошла мимо трясущегося Йеда, плюхнулась на широкую скамью, спиной к забранному витражами окошку, закинула ноги на стол. — Ну что, князь, нальёшь мне, или как? Он засуетился, забегал, хватая кубки неуклюжими пальцами, белея с каждой минутой всё больше. Я смотрела на него с интересом: понять пыталась, что же это. Чего он так боится. Он поставил передо мной дубовую чашу, до краёв полную густого чёрного вина, поклонился до земли. Я хохотнула от волнения, схватила чашу, перевернула над раскрытым…

Вдохните. Наберите как можно больше воздуха. Эта история занимает ровно столько времени, насколько вы можете задержать дыхание, и еще чуть-чуть. Так что слушайте как можно скорее. Один мой друг, когда ему было 13 лет, услышал о пеггинге . Пеггинг это парня трахают в задницу искуственным членом. По слухам, если стимулировать простату достаточно сильно, можно добиться множества ярких оргазмов без помощи рук. В возрасте 13 лет этот друг был маленьким сексуальным маньяком. Он вечно новые пути получения…

Сегодня мой первый день эскорта. Прогулка с одноногим человеком. Он сказал мне, что зашел в баню для голубых, чтобы погреться, хотя я думаю, что ему просто хотелось секса. И он уснул в парилке. Прямо около автоматического тэна. Провалялся без сознания несколько часов, пока его не обнаружили Пока мясо на его левой ноге не прожарилось до самой кости тщательно и неторопливо. Парень совсем не мог ходить. А так как его мама, узнав о случившемся, примчалась сюда аж из Висконсина, хоспису потребовался…

– Совершенно верно, – подтвердил Ноэль. – Господин Ра ждет вас. – И сделал приглашающий жест рукой: – Прошу за мной. Небольшой коридор в сторону от главного зала, изящная деревянная лестница на второй этаж. Метрдотель отворил одну из дверей: – Господа Николаевы. Шеф-повар «Круга любителей покушать», он же владелец ресторана, встретил гостей облаченным в белый халат, из-под которого виднелись серые брюки и модные туфли. На лице марлевая повязка, на руках тонкие медицинские перчатки, на голове…

– На дорогу и то небось не хватает, – заметил шофер. – Не было еще случая, – гордо ответил старик, – чтобы меня не перевезли бесплатно из одного места в другое. Я композитор, по сейчас я выступаю как пианист. Это справедливо. – Почему? – спросил я. – Суть заключается в том, – ответил композитор, – чтобы правильно наметить себе ту наибольшую меру прекрасного, которую вы можете передать людям. Вы понимаете меня? Моим собственным музыкальным вещам далеко до Моцарта или Чайковского, Мусоргского или…

– Ох и вредный! – сказал мальчик с укором. – Прямо псих! Дайте я его за повод схвачу, тогда вы меня и подсадите. А так он не даст. Мальчик поймал мерина за повод. Мерин тотчас успокоился, даже как будто уснул. Я подсадил мальчика ему на спину, но мерин продолжал стоять все так же понуро и, казалось, собирался стоять так весь день. Он даже легонько всхрапнул. Тогда мальчик высоко подпрыгнул у мерина на хребте и с размаху ударил его босыми пятками по вздутым пыльным бокам. Мерин удивленно икнул и…

Они подходили сзади, но так осторожно, что я иногда узнавал об их появлении только по сосредоточенному сопению у себя за спиной. Мальчишки молчали, сопели и не отрываясь смотрели на красные поплавки. Изредка кто-нибудь из них чесал одной ногой другую. По старому опыту я знал, что при таких обстоятельствах рыба перестанет клевать. Это было необъяснимо, но верно. Стоило даже одному мальчишке остановиться за спиной и уставиться на поплавок, как клев начисто прекращался. Сначала я решил откупиться…

Почти все население Старого Крыма занималось поисками кладов. Звон лопаты о пыльный металл или мраморную капитель колонны, гулкий стук, говоривший о наличии подземных пустот, – все это волновало Левченко не меньше, чем опытных археологов и стариков кладоискателей. Разница была лишь в том, что старики искали золотые монеты, а Левченко – никому не нужные гончарные трубы. Левченко проследил подземные пути труб. Они шли на Агармыш и на соседние сухие горы, где не было ни одного источника пресной воды.…

«Остаться бы здесь на весь отпуск, – подумал Кузьмин. – От одного воздуха все пройдет, все неприятности после ранения. Снять комнату в домишке с окнами в сад. В такую ночь открыть настежь окна, лечь, укрыться и слушать, как дождь стучит по лопухам». – А вы не муж ихний? – спросил извозчик. Кузьмин не ответил. Извозчик подумал, что военный не расслышал его вопроса, но второй раз спросить не решился. «Ясно, муж, – сообразил извозчик. – А люди болтают, что она мужа бросила еще до войны. Врут, надо…

– Да-а, пустошь! – повторил он и осторожно взял черными от смолы пальцами белоснежный кусок сахара. – Был глушняк – и есть глушняк! Вроде позабыло правительство про наши места. – Черед не дошел, – заметил Тиша. – Вот бы вызвали меня в Москву да расспросили, – ох, и рассказал бы я им! Ты бы мне это устроил, Аркадий Петрович. А? Чтобы съездить в Москву, – Трудновато, – ответил Гайдар. – Это здесь ты отчаянный, А в Москве из тебя слова не вытянешь. – Вот и нет! – возразил Тиша. – Дед у нас ужас…

Самое ощущение нашей жизни как чего-то единственного и удивительного растворяет в себе разочарования, потери и проблески неполного счастья. Может быть, задачей писателей, поэтов и художников и является прославление жизни как самого прекрасного и разумного, что существует под солнцем. Давно известно, что прелесть жизни не только в ожидании будущего и в настоящем, но отчасти и в воспоминаниях. Часто воспоминание сродни выдумке, творчеству. Кто из нас, вспоминая, не придает пережитому черты несбывшегося?…

Мы покурили, потом поднялись на крутой берег, к сторожке бакенщика Софрона. Я постучал в окошко. Софрон тотчас вышел, будто он и не спал, узнал меня, поздоровался, сказал: – Вода ныне прибывает. За сутки два метра. Должно, наверху дожди. Не слыхал? – Нет, не слыхал. Софрон зевнул. – Дело осеннее. Ну что ж, поехали? Ока ночью казалась очень широкой, гораздо шире, чем днем. Вода шла сильно, во весь размах реки. Всплескивала рыба. В мутноватом свете ночи было видно, как круги от всплесков стремительно…

На берегу Вертушинки Дубов часто встречал девушку Настю, дочь одного из писателей, школьницу девятого класса. Она отдыхала в доме после болезни, много ходила на лыжах и впервые зачитывалась «Войной и миром». Отец ее весь день сидел в гостиной и играл в шахматы. Настя время от времени врывалась в гостиную, кричала с отчаянием: «Папа, князя Андрея убили» – и убегала, чтобы через час опять ворваться и крикнуть, но уже радостно: «Папа, его, оказывается, не убили, а только ранили!» Отец смеялся…