18 Дождик осенний, поплачь обо мне

– Я должен извиниться за вчерашнее. Не хватало только марать тебя дружбой с насильником и мучителем. Прости меня.

В кабинете повисло молчание. Полина понимала, что если она сейчас развернется и выйдет, это будет правильно - с точки зрения лидера Сопротивления, горожанки, да жителя Земли, в конце концов. И она бы охотно это сделала еще весной. Но с весны прошло полгода, и часть предстоящего пути все еще не была пройдена. В этой дороге ей понадобятся если не спутники, то свидетели. Дейвин, с его упорством, честностью и тщательностью, принципиальный до упрямства и последовательный до ригидности, был не тем, кого ей теперь стоило отталкивать. Хотя на нем было написано, что ждет он именно этого. Нет, парень, подумала она, если это и случится, то не теперь.

– Но твое доброе имя вовсе не в моих руках, - нейтральным тоном заметила она.

– Я знаю, - скорбно произнес он.
– В том числе за это и не люблю Алису. Увы, по приказу князя она подчинена именно мне...

– Я могу знать подробности?
– спросила Полина.

– Ты сама только что все сказала, - Дейвин усмехнулся как-то нервно и криво.
– Если она при любом из наших скажет мне "боррай" - мне останется только утереться.

– Что это за слово?
– уточнила она.

– Палач, мучитель, тот, кто причиняет боль, принуждает, угрожает, пугает. И я делал все это с ней, Полина. И не знаю, как теперь быть, чтобы она не бросила мне это в лицо. Мои люди привыкли верить мне и считать, что их граф - порядочный человек...

– Ну да, - сочувственно кивнула она, - точная копия коллизии Новосильцева и Чернова.

– Не хочешь ли ты сказать, что я должен перед ней извиниться?
– шокированный Дейвин встал из кресла и сделал к ней шаг, затем другой. Она пожала плечами:

– Остальные варианты ты, кажется, назвал.

– Я понял. Благодарю тебя. Я буду думать над этим.

Думал он недолго, всего лишь ночь и утро. Эта дружба была слишком ценна для него, чтобы вот так, по душевной лени и из страха потерять лицо, отказаться от нее. Тем более, что перед тем, как принимать эту дружбу, лицо следовало умыть. И раз так случилось, что кувшин с водой был в руках у Алисы, к ней он и пошел. Точнее, попросил Нодду передать ей вызов, чтобы не оказаться в неловком положении самому и лишний раз не привлекать внимания к девушке.

Когда меня вызвали к да Айгиту, я ждала, что он захочет от меня чего-то в связи с зимней Охотой в городе и с именами ребят, знавших меня до ареста. Оказывается, живые еще остались, и даже согласились с ним общаться. Но после того, как они с ним поговорили, по его приказу мы фотографировались всем отрядом, чтобы он мог показать мои свежие фото и этим успокоить ветеранов боевого крыла. Что разговор будет серьезным, я поняла по тому, что граф встретил меня стоя и, против обыкновения, выслушав мое "по твоему приказанию прибыла...", не сказал "подойди", а сам сделал несколько шагов ко мне и остановился на расстоянии протянутой руки. Но угадать тему я не взялась бы и за литр контрабандного вискаря.

– Я должен просить твоего прощения, Алиса, - сказал он. Чувствуя, как у меня ноги и руки немеют от изумления, я слушала, а он продолжал говорить.
– Я был причиной твоих страданий и твоего унижения, я принуждал и неволил тебя, мое поведение было недолжным и по вашим законам, и по правилам чести дворянина, и по наставлениям Пророка. Мне жаль, что это было. На деле ты храбро дралась и заслуживала благородной смерти.

– Аааэээ...
– сказала я.
– Ааа... А когда?

Дейвин тяжело вздохнул.

– Я знаю, что ты не помнишь эти два месяца. Тебя арестовали в августе, в последние его дни. Князь участвовал лично, хотя нашел и вычислил тебя я, - он прервался и вздохнул, - впрочем, это не важно. Арест, обыск, первый допрос - при всем этом я не присутствовал. Но уже тогда мы были неправы, потому что князь не вызвал тебе адвоката, а я, дурак, не только не настоял на этом, я даже не вспомнил эту вашу практику. Мы с тобой встретились уже в лаборатории. Сначала я только блокировал тебя, потом мы применили браслет и попытались снять защиты...
– он вздохнул.
– В общем, колоть тебе снотворное, даже не вызвав вашего врача, было плохой идеей. Но ты выжила. И ведь я еще тогда знал, что два месяца расширенных допросов без отдыха - это нарушение твоих прав два раза одним действием. Первыми мне об этом сказали те местные следователи, которые с тобой работали. Да, после всего случившегося наши действия уже нельзя называть следствием. И обыскивать твой дом без официального оформления проникновения в жилище тоже было неверно. Прости меня. Я признаю, что ты права в своем отношении ко мне, а я не был прав, относясь к тебе так, как относился, но прошу тебя о прощении. И обещаю тебе помощь в восстановлении твоего человеческого достоинства там, где это от меня зависит.

С полминуты я стояла, еле чувствуя пол под ногами, и очень быстро думала. О том, что на самом деле я очень не хотела в Хельсинки той осенью, то есть, тем летом. И в разведшколу, куда Эгерт планировал меня пристроить, судя по его оговорочкам, я тоже не хотела. Я хотела остаться в крае. И дождаться Лелика с дежурства, как бы это ни звучало. И этот арест, чем бы он потом ни кончился, избавил меня от необходимости принимать очень страшное решение - о том, что Лелик не вернется никогда, о том, что наша борьба не имеет смысла и о том, что мне надо покинуть родину очередной чертов раз. Но говорить все это графу да Айгиту, пусть даже очень дружелюбно ко мне настроенному, было бы слишком. Поэтому я выполнила сааланский ритуал примирения - раскрыла руки, как для объятия, и сказала "принимаю". Он в ответ склонил голову и сказал "спасибо" по-русски. Идя вместе со мной к дверям кабинета, он спросил:

– У меня будет к тебе несколько вопросов о некоторых эпизодах вашей истории, сможешь ответить?

– Попробую, - сказала я. В казарме, отвечая на вопрос Исоль "Ну, что? Жива-цела?" я кивнула и сдала секрет, который и так завтра на разводе всем стал бы известен, что с завтрашнего дня мы работаем в городе на поддержке местных сил самообороны, и возможно, встретим каких-то моих друзей. Меня дружно поздравили и отправили гладить форму. Приходя в себя у Инис, я пару раз едва не поставила утюг мимо доски от всех этих новостей.

Да Айгит вызвал меня снова в первый свободный день. График дежурств нам покрошили в мелкий винегрет, так что мы три дня были в городе и три дня в Приозерске. После длинных выходных было непривычно и не очень удобно, но что уж поделаешь. Спасибо и за то, что для разговора граф выбрал первый день из трех.

– Что ты знаешь о декабрьском восстании тысяча восемьсот двадцать пятого года, Алиса?
– спросил он, едва я закончила приветствие.

Я призадумалась. Он кивнул мне на стул для посетителей у его рабочего стола и сам сел на привычное место.

– Если совсем формально, то это была попытка не допустить на трон Николая Первого, и, в общем, не первый в нашей истории случай вмешательства офицеров гвардии в вопросы престолонаследия, но раньше офицеры своих рядовых в такие дела за собой не тащили, это был первый случай. На площади в тот день было больше трех тысяч младших чинов и рядовых, не считая присоединившихся штатских. Их сперва пытались просить разойтись, но первого парламентера убил один из восставших, выстрелом из пистолета. Потом им угрожали, потом стреляли холостыми патронами, ну а там и до картечи дошло. Жертв было... ну, по-вашему тысяча с четвертью. А по нашему точных цифр я не помню, - сказала я, проходя по кабинету и садясь.

– Скажи, а кто в этой истории был прав? Бунтовщики или царь и те, кто остались ему верны?

Он задал хороший вопрос для наблюдателя, любившего копаться в источниках и проверять любую правду на зуб. В свое время, как почти любая питерская девчонка, я отдала этой истории довольно много времени. Парни-то все больше по первой мировой и белому движению, а вот наполеоника и декабрьское восстание - девчачьи темы, так уж тут сложилось. Меня на общем фоне почти и не заметили, частично списав интерес на журфак в анамнезе, а частично объяснив его влюбленностью то ли в Бенкендорфа, то ли в Пестеля, уже и не упомню, кого мне там писали в идеалы и герои. Но теперь я просто не могла отделаться формальными фразами.