1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Здесь.

— Что — здесь? — спросила Екатерина Петровна.

— Андрей говорит, что мадам Арнье показала ему незаконные бумаги, — сказал граф Ростопчин. — В твоем секретере.

Я кивнул, про себя вздохнув с облегчением оттого, что обман относительно Изабель прозвучал не из моих уст. Конечно, утешение сомнительное, поскольку граф Ростопчин повторил мои слова. Гадкое чувство овладело мною: водоворот лжи затягивал меня все глубже и глубже. Сперва я кинулся в объятия мадам Арнье, рассчитывая отвлечь ее внимание от секретера графини, но ловкая француженка провела меня. А теперь я оболгал Изабель, не представляя себе, как сознаться в том, что копался в личных вещах Екатерины Петровны.

— Какие бумаги? — Графиня решительно шагнула к секретеру.

— Вот здесь, — я указал на нижний средний ящик.

Екатерина Петровна открыла его и вывалила на пол содержимое. Старый альбом едва не развалился от удара об паркет. Письма разлетелись по всей комнате. Конверта из плотной желтой бумаги не было!

— Дорогая, к чему такие жесты? — возмутился Ростопчин.

— Но вы явились среди ночи, чтобы обыскивать меня! — парировала она.

— Где патент? — спросил генерал-губернатор, бросив на меня требовательный взгляд.

— Его нет, — ответил я. — Здесь был конверт из плотной желтой бумаги, в нем находился патент. Может быть, его переложили в другое место. По размеру он мог вместиться в нижние ящички.

— Конверт… — Голос графини смягчился, она обвела взглядом бумаги на полу. — Его нет.

Она открыла по очереди два нижних ящичка своего секретера, осмотрела содержимое и повторила:

— Конверта нет.

— Что это за конверт? Что в нем было? — спросил ее Федор Васильевич.

— Не знаю, — ответила Екатерина Петровна. — Конверт оставила мне на хранение Изабель, она запечатала в нем какие-то важные для нее документы…

— Так это был не ваш конверт?! — воскликнул я.

Только сейчас я сообразил, что видел патент Наполеона, но застигнутый врасплох мадам Арнье, не успел прочитать, на чье имя он был выписан. Бумаги хранились среди вещей графини Ростопчиной, и я опрометчиво решил, что это ее документ.

— Конверт оставила Изабель, — повторила Екатерина Петровна.

Генерал-губернатор смерил меня негодующим взором:

— Как вам в голову могло прийти, что Екатерина Петровна в чем-то замешана?!

— Виноват, Федор Васильевич,, ваше сиятельство… — промолвил я. — Виноват! И перед вами! И перед вами, Екатерина Петровна! Все это так… так ошеломило меня… я совершенно потерял голову… Простите…

— Сударь вы мой, извольте думать в следующий раз, а не… а не ошеломляться! — вскипел Ростопчин.

— Изабель, должно быть, забрала этот пакет, — сказала Екатерина Петровна. — Давайте спросим у нее…

— Ее нет, она только что сбежала, — произнес я.

— Сбежала?! — удивилась графиня. — Кажется, я многое проспала.

— Вы говорили, что ее нет в живых, — с подозрением напомнил граф Ростопчин.

— Нет в живых! — вскрикнула Екатерина Петровна.

— Думаю, что ее уже убили, — подтвердил я.

Побледневшая графиня сделала несколько шагов и опустилась в кресло.

— От мадам де Сталь одни неприятности, — проворчал граф Ростопчин. — Ездит по Европе, собирает вокруг себя всякий сброд, приводит этот сброд в приличное общество…

— Андрей, ты точно уверен, что Изабель мертва? — спросила Екатерина Петровна. — Я не могу в это поверить!

— Мы напали на след очень важного агента, — объяснил я. — Он убил двоих своих товарищей, которые могли опознать его, и под видом фельдъегеря приезжал сюда. Вряд ли он подвергал себя такому риску ради того, чтобы спасти мадам Арнье. Думаю, ему нужно было устранить свидетельницу.

— Прекратите! — приказал Федор Васильевич. — Дорогая, я уверен, Андрей Васильевич преувеличивает! У него сегодня чрезмерно разыгралось воображение. Сначала ему мерещатся французские агенты там, где и духу быть их не может, а теперь он вообразил, что с мадам Арнье случилось несчастье!

— Господи! — графиня стиснула пальцами виски.

— Катенька, я пришлю к тебе Лизу. — Федор Васильевич направился к выходу, бросив на ходу: — Идемте, Андрей Васильевич.

Мы вышли в гостиную. Господин Карамзин кинулся навстречу и схватил за руку графа Ростопчина.

— Ну что? Что там? — взволнованным голосом спросил он.

— Графу Воленскому всякая чушь приходит в голову, — буркнул генерал-губернатор.

Полковник Парасейчук бросил на меня сочувственный взгляд. А полицеймейстер Дурасов едва скрывал торжествующую ухмылку.

— Расскажите же, Егор Александрович, в конце концов, что произошло, — усталым голосом попросил граф Ростопчин. — И что случилось с мадам Арнье? Куда она провалилась?

Дурасов в красках изложил генерал-губернатору свою версию ночных событий. В целом его история соответствовала истине. Из его слов выходило, что, едва услыхав о случившемся со мной, он кинулся на помощь. Конечно же он умолчал о том, что полковнику Парасейчуку пришлось чуть ли не умолять полицеймейстера отправиться в Немецкую слободу. Олег Николаевич хмурился, слушая Егора Александровича, но воздержался от попыток поправить рассказ.

— Проследите, чтобы позаботились о вдове погибшего поручика, — распорядился граф Ростопчин. — Дети у него были?

— Нет, не было, — ответил Дурасов.

— Может, и к лучшему, — промолвил Федор Васильевич и перекрестился. — Прости, Господи.

Неожиданно вошел дворецкий, с заискивающим видом подошел к графу Ростопчину и зашептал ему на ухо. Тот сердито вздернул брови и, всплеснув руками, буркнул:

— Да что ж им не спится-то?!

— Что случилось? — спросил дворецкого Николай Михайлович.

— Купцы, — ответил дворецкий.

— Что — купцы? — повысил голос Карамзин.

— Купцы просят, чтобы генерал-губернатор вышел к ним, — сказал дворецкий. — Свет на заднем дворе погас отчего-то, так они волнуются, что генерал-губернатор в темноте сбежит из Москвы.

— Свет погас! — воскликнул я и обратился к Парасейчуку: — Идемте за мной!

— Что еще? — насторожился граф Ростопчин.

— Федор Васильевич, прикажите слугам взять факелы и выйти на задний двор, — сказал я.