1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

— Москва будет оставлена.

Ермолов умолк на полуслове. Теперь все повернулись к фельдмаршалу. Мне показалось, что Барклай-де-Толли вздохнул. Если и с облегчением, то это был вздох облегчения человека, исполнившего нужную, но весьма неблагодарную миссию. Даже теперь он первым сказал о необходимости оставления Москвы, взяв на себя всю горькую ответственность. Он обрекал себя на позор, а Кутузову оставил возможность оправдать себя в глазах генералов, солдат, всего народа, свалив всю вину на действия предыдущего главнокомандующего, который довел дела до такого состояния, когда уже невозможно было что-то исправить.

Я еще раз поймал взгляд Барклая-де-Толли, надеясь, что в моих глазах он успел прочитать безграничное уважение и благодарность.

— Пригласите сюда этого титулярного советника, — велел фельдмаршал Кайсарову. — И Монтрезора.

По лицу Паисия стало ясно, что он сразу же понял, о каком титулярном советнике идет речь. Он быстро вышел, а спустя полминуты в избу вошли штабс-ротмистр Монтрезор и полицейский чиновник Вороненко. Я отметил, что Петр Иванович попадается мне на глаза в самые неожиданные, но важные моменты. Вероятно, этот полицейский пользовался особым доверием московского главнокомандующего.

— С тяжелым сердцем вынужден известить вас, милостивый государь, что Москва будет оставлена и оставлена без боя, — сказал фельдмаршал.

Лицо Вороненко дрогнуло, ему потребовалось видимое усилие, чтобы сохранить спокойствие.

— Передайте генерал-губернатору, что нужна немедленная эвакуация. Пусть все, кто могут идти, поскорее покинут город, — добавил Кутузов. — Ступайте немедленно. А штабс- ротмистр отправится следом, как только мы подготовим письмо Ростопчину. Мы будем отступать по Рязанской дороге. С вами поедет мой адъютант. — Светлейший князь указал на штабс-ротмистра Монтрезора. — Попрошу вас вместе с ним прислать ко мне полицейских офицеров сколько можно поболее, таких, которые смогут провести воинские части разными путями на Рязанскую дорогу.

— Но как быть с госпиталями? — спросил Петр Иванович. — В Москве тысячи раненых.

— Кто могут идти, пусть уходят, — ответил фельдмаршал. — Остальных придется оставить на милость французов. Мы напишем Бонапартию, чтобы пощадил раненых. Я уверен, что французы раненых не тронут.

«Французы не тронут, а огонь? — промелькнуло в моей голове. — Огонь тоже не тронет? Тоже пощадит?»

Вороненко с каменным лицом покинул избу. Кутузов обвел присутствующих рассеянным взглядом и, заметив меня, шевельнул бровями, словно удивился, что я еще здесь.

— И ты, Андрей, возвращайся в Москву, скажи всем, скажи графу Ростопчину, чтобы немедленно покидали город. Завтра утром мы начнем отступление. Думаю, что уже к полудню Бонапартий войдет в Москву.

— Господи, — прошептал я. — Значит, времени совершенно не осталось.

— Война, друг мой, война, — протянул фельдмаршал. — Так что, поторопись.

Я выбежал из избы, бросился к коляске. Дома остались Жаклин, дети — Аннетт и Катрин! Мартемьяныч с Натали Георгиевной! Я же уговаривал их покинуть Москву! Вот и дождались! А теперь у нас еще и транспорта нет! Вся надежда на Косынкина!

А я! Я должен проследить, чтобы итальянскую графиню вывезли из Москвы!

— Назад! В Москву! Да поторапливайся, любезный!

Глава 29

Первым делом я примчался в штаб-квартиру Высшей воинской полиции.

— Вы уже знаете, что Москву решено оставить? — спросил я полковника Розена.

— Да, конечно, — сдержанно ответил барон.

— Меня волнует судьба итальянской графини, графини Селинской, — заявил я.

— Я знаю, о ком речь. Мы обо всем договорились с графом Ростопчиным, — заверил меня полковник.

— Вы должны знать: она крайне опасна, ее необходимо вывезти в Санкт-Петербург!

Полковник Розен едва заметно усмехнулся.

— Кажется, вы чересчур долго общались с де Сангленом, — промолвил он. — Яков Иванович главным источником всех бед считал никчемную польскую графиню. И опять какая-то графиня, теперь итальянская.

В эту минуту в кабинет вошел еще один офицер.

— Познакомьтесь, мой заместитель полковник Ланг, — сказал новый директор Высшей воинской полиции. — Граф беспокоится о судьбе итальянской графини. Той, что содержится в доме Архарова.

— Нельзя допустить, чтобы она попала к французам! — предупредил я.

— Не волнуйтесь, граф, к французам она не попадет, — полковник Ланг улыбнулся.

— Вы сделали свое дело, — с уважением сказал полковник Розен. — Притом что де Санглен в силу заблуждения постоянно направлял вас по ложному следу. По сути, вы выполнили нашу работу. Оставьте же нам возможность хоть как-то доказать, что мы не напрасно едим свой хлеб. И поверьте, уж теперь мы справимся.

Барон подошел ко мне, и мы пожали друг другу руки.

— Сейчас графиня на Пречистенке под охраной полковника Парасейчука. Завтра в одиннадцать мы заберем ее и сразу же направимся в Петербург.

— Что ж, господа, честь имею. — Откланявшись, я отправился на Петровку.

Тут царил такой бедлам, словно накануне вступления французов в Москву по дому прошелся Мамай. Жаклин подсчитывала узлы и саквояжи, Натали Георгиевна норовила пристроить в поклажу еще какие-то вещи, а Мартемьяныч высказывал вполне обоснованное сомнение в том, что у Моховых найдется свободное место для наших пожиток.

— Самим бы ноги унести! И на том спасибо, — вздыхал Сергей Михайлович.

Вдруг он плюхнулся в кресло, обхватил руками голову и с горечью произнес:

— Господи! Господи! Что же это? Я же родился здесь, в этом доме! И как же это уйти, бросить его, отдать французам! Господи, зачем я дожил до такого? Видит Бог, лучше я останусь, лучше уйду в ополчение!

Натали Георгиевна прижала его голову к своей груди, поцеловала в макушку.

— Сережа, Сережа, все как-нибудь образуется, — только и сказала она.

Девочки печали взрослых не понимали. Напротив, поспешные сборы вызвали бурную радость. Аннетт и Катрин затеяли hide - and - seek ^[57] . Они со смехом носились по комнатам, прятались за саквояжами и храбро скакали через тюки.

— We're back in London! — кричали они .

Жаклин прижалась ко мне. Ссадина под ее левым глазом сделалась иссиня-черной.

— Прости меня, прости, — повторяла она. — Не нужно было возвращаться сюда! Ради чего? Чтобы пережить такой позор!

57

Игра в прятки (англ.).