1914

— Что ж, умеет нагнать страху Петр Николаевич. Но это, Алексей, всего лишь его частное мнение. Он ушел на покой, ему скучно.

— А мне кажется, что именно на покое чиновник искренен. Ему уже не нужны награды, должности, он не боится сказать что-то, могущее расстроить начальство…

— Всё так, Алексей. Но это не означает, что сказанное Петром Николаевичем — истина. Он, безусловно, и честный человек, и умный человек, и преданный человек. Но он не провидец.

Я не мог скрыть разочарования. Не мог, да и не пытался. Хотя чего я ждал? Я ждал, что Papa прочитает меморандум, скажет «Ах, да как же я сам до этого не додумался!» — и все проблемы будут решены. Ждал, но не учёл, что это для меня меморандум Дурново — чудо анализа, потому что мне известно будущее. А для Papa оно сокрыто, и потому он считает, что старик просто чудит.

— Но дельные мысли у Петра Николаевича есть, — решил ободрить меня Papa. — Он совершенно верно отмечает, что вступать в войну неподготовленным нельзя.

— А мы подготовлены?

— Не вполне. Ты же знаешь: линкоры наши только строятся, армия довооружается. У нас, — воодушевился Papa, — у нас через четыре года насыщенность сухопутных войск артиллерией и пулеметами достигнет, наконец, того уровня, о котором мечтает Генштаб. Дорого, но мило. И ещё авиация! Мы создаем серьёзный воздушный флот! Очень серьёзный!

— Это радует! — просиял я.

Я и в самом деле был рад. Через четыре года — это ведь очень хорошо!

— А пока, — продолжил Papa, — мы будем действовать очень и очень осторожно. Но, разумеется, при необходимости дадим отпор любому, кто осмелится… — он подыскивал нужное слово.

— Вступить незваным на нашу землю! — подсказал я.

— Да, да…

— Чужой земли мы не хотим не пяди, но и своей вершка не отдадим!

— Хм… Сам придумал?

— Услышал где-то. Во сне, наверное.

— Во сне… — и Papa опять посмотрел на меня странно.

И мы опять стали собираться. На торжественные проводы. Французский президент, добрый господин Пуанкаре, переменил планы: ему срочно нужно вернуться во Францию. И сегодня будет большой прощальный обед в Петергофском дворце.

Обеды становятся привычными, и я не волновался. Чего мне волноваться-то? Повара у нас отличные, продукты замечательные, водка чиста и прозрачна. На вкус какова, не знаю, не пробовал.

И до самого обеда я предавался творчеству. Над океаном кружат аэропланы, высматривают подводную лодку, но где им! Она продолжает путь на глубине в полмили. Морской мили. А вот интересно, на поверхности океана будут видны следы движения? И спросить не у кого. Допустим, видны. И с аэропланов сбрасывают глубинные бомбы. Но пока бомба медленно опускается сквозь толщу воды, наша подводная лодка перемещается так далеко, что никакого вреда взрыв причинить не может. А предугадать, где окажется лодка, невозможно, потому что она то и дело меняет курс!

Однако командира тревожит вопрос, как вообще враги узнали курс подводного крейсера? Ведь не случайно же они барражируют на аэропланах как раз над этим квадратом?

А юнга находит листок бумаги, на котором написано загадочное слово «координаты» и какие-то непонятные числа…

Всё это могут изобразить и командные художники — и изобразят, но и мне хочется что-то делать. Успокаивает.

И только я совсем было успокоился, как Михайло Васильич напомнил, что пора одеваться.

Хорошо, когда одежды вдоволь, потому что вдруг выяснилось, что форма, которую мне дарили прошлой осенью — мала. Вырос я. И в длину, и в ширину. Нет, не сильно, но если прежде я был задохликом, то сейчас — почти обыкновенным мальчиком, даже чуть выше среднего для моего возраста роста. Почему бы нет? Питание отменное, витамин на витамине, и наследственность хорошая. У Papa рост чуть выше среднего, зато у Петра Великого! У Николая Павловича! И ныне здравствующий дедушка двоюродный, Николай Николаевич, без дюйма два метра, гигант!

Но совсем недавно мне поднесли форму рошиорского полка. Красивую! И — как раз впору. Всегда гадаю, откуда они знают мой размер. Думаю, ответ прост, но хочется верить, что портными движет некое сверхъестественное вдохновение.

Оделся, повертелся перед зеркалами. Красавец, красавец, рошиоры — это те же гусары, а румыны любят красивое! И форма — загляденье. Вообще-то это мне напоминает маскарады, до которых охочи были наши государыни — Анна Иоановна, Елисавета Петровна и, разумеется, матушка Екатерина. Где-то в генах у всех у нас любовь к переодеваниям, да.

И в назначенную минуту мы отправились в путь. Первый — Роллс-Ройс, за рулем господин Кегресс, пассажиры — гвардейские офицеры во главе с полковником Зацепиловым. Затем Delaunay-Bellevill, в котором ехали Mama, Анастасия и я. А Papa? А Papa за рулём! Он прекрасно водит автомобиль, по крайней мере, так ему говорят все окружающие. А в третьем, Renault, едут Ольга и Татьяна, обе тоже при параде, Ольга в гусарской форме, Татьяна у нас улан. А пилотировала — сюрприз-сюрприз! — сестрица Ольга. Она и Татьяна прошли курс обучения под руководством Адольфа Кегресса, и были признаны полноценными пилотами. Не шофферами, нет. Пока только пилоты. Шоффер (с двумя «ф»!) должен уметь чинить моторы, менять колёса, то есть быть механиком и пилотом в одном лице.

Вместе с сёстрами — князь Орлов, главный автомобилист Двора, начальник гаража, большой знаток автомобилей и великолепный стрелок из револьвера, и фрейлина, Анна Александровна.

Ехать недалеко, но в гору. По счастью, двигатели мощные, и возносят нас легко. Да мы и не спешим, чтобы не отстал конвой, двенадцать всадников. Не сколько для охраны, сколько для торжественности, охрана здесь не понадобится. Точнее, не должна понадобиться. Тут посторонних нет совершенно.

Едем, смотрим, наслаждаемся.

В зале публика самая отборная. Великие князья, министры, важнейшие члены Госсовета. Французы — сам добрый господин Пуанкаре, его сопровождение, адмирал Ле-Бери и офицеры эскадры. Те, кого командование сочло достойным.

Много людей. Столы ломились от яств — холодные закуски, горячие закуски, водка с сафьяновой головкой, шустовский коньяк, шампанское с завода господина Голицина, и много, много того, чем богата земля русская. Гости сами обслуживали себя, то есть брали то, чего душа хотела. А душа у француза широкая. Наши-то не налегали, меру знали, а французы — словно из голодной губернии пришли. Опрометчиво, опрометчиво.

Мы, я и сестры, сидели в особом уголке, в окружении славных гвардейских офицеров. По этикету никто, кроме членов Императорской Фамилии, без особого монаршего позволения к нам приблизиться не мог, но вдруг французы этого не знают? Тогда гвардейские офицеры разъяснят, вежливо и дипломатично.

На балконе играл скрипичный квартет, нежную Tafelmusik. Офицеры переговаривались, Великие Князья не чинились, разговаривали с французскими офицерами, а Papa всё больше с добрым господином Пуанкаре.

Пробил назначенный час, и барон, прошу прощения, уже год как граф, Фредерикс пригласил всех в Петровский зал. Пора обедать, милостивые государи.

Французы были сражены. Как — обедать? А это что было? Вот это, осетрина, буженина, восемь сортов сыра, тарталетки с икрой опять же восьми сортов, и всё прочее?

— Это разминка перед обедом, — громогласно пояснял Николай Николаевич своему визави, капитану Дарлану, командиру линкора.

— Разминка?

— Ну да, капитан, разминка. У нас говорят — лучше разминка без обеда, чем обед без разминки. Мы немножко закусили, подготовились, и теперь можем спокойно, с чувством пообедать.