1977

Аня… Значит, и она там.

Судьба, похоже, снова решила поиграть со мой в свои запутанные игры. Ну что ж, сыграем.

Я залпом допил остатки пива и, выходя, спросил у какого-то паренька, где тут и них каток. Тот, не особо вдаваясь в подробности, махнул рукой в сторону: «Там, три квартала, не промахнешься». И я, преисполненный решимости, двинулся в указанном направлении. Три квартала – это не пешком до Москвы, добрался довольно быстро.

И Зинка, как оказалась, не врала. У входа на каток выстроилась внушительная очередь. Народ стоял, переминаясь с ноги на ногу, кутаясь в шарфы и пытаясь согреться. Я встал в хвост этой живой змеи и машинально окинул взглядом толпу.

Его я узнал сразу. Вернее, не его самого, а его… габариты. И голос. Этот ни с чем не спутаешь. Чуть писклявый голос. Валентин стоял у самого входа и, видимо, пытался проскочить со своими дружками без очереди, как будто ему тут все должны. Но не тут-то было. Какой-то крепкий парень, не дал ему это сделать. Видимо, не стерпел такой наглости. И правильно сделал, я считаю.

Как бы то ни было, я его нашел, Валентина этого.

Я зло оскалился, глядя ему в спину. Ну что, толстячок… покатаемся?

От автора:

Здравствуй! Поздравляю с наступающим Новым Годом! Желаю добра, гармонии во всем и хороших книг! Написать еще одну главу до 31-го не смогу. На праздниках буду стабильно радовать продами. Поэтому увидимся в 2025-ом!

Глава 12

Валентин со своей кодлой все-таки просочились внутрь. Видимо, умение жить за чужой счет и протискиваться без мыла в самые узкие щели у него было в крови. Я потоптался на месте, прикидывая – а стоит ли вообще ждать? Очередь двигалась с черепашьей скоростью. Минут через пять стало окончательно ясно: если сейчас останусь здесь, то встречу не Валентина, а Новый год. Плюнув на все с высокой колокольни, я решительно двинулся к выходу. И, что самое удивительное, прошел внутрь без каких-либо проблем. Никто даже слова мне вслед не сказал. Видимо, одного взгляда на мою разукрашенную физиономию хватило, чтобы отбить у окружающих всякое желание вступать со мной в дискуссии. С таким подозрительным типом как я лучше не спорить – себе дороже.

Взял в окошке себе коньки по размеру. Я шагнул на лед, ощущая под собой не столько твердь, сколько зыбкую, готовую в любой момент провалиться бездну. Бортик отозвался холодком под ладонью. Огляделся.

Каток жил своей жизнью, подсвеченный холодным светом ламп, свисающих с потолка, будто стаи механических медуз. Эхо множило нехитрую мелодию, что-то вроде «Ложкой снег мешая…». Толпа – пестрая, как лоскутное одеяло, сшитое слепым безумцем. Возраст, пол – все смешалось в этом неуклюжем хороводе. Молодняк, конечно, преобладал – куда ж без них, вечно ищущих, где бы стрясти избыток энергии. Течение двигалось против часовой стрелки, прижимаясь к бортику, словно боясь оторваться от спасительно тверди. Центр же, как и положено, был отдан на растерзание «чайникам» и малолетним спиногрызам, еще не познавшим законов ледового дрифта.

Я вклинился в поток, скользя взглядом по лицам – выискивал Валентина. И тут же зацепился за Аню. Она была на другом конце катка – разумеется, меня не видела. Красный свитер крупной вязки, высокий ворот, белые снежинки – словно новогодняя открытка. Черные, обтягивающие штаны, красная шапочка – контраст, бьющий по глазам, как удар током. И белые коньки – завершающий штрих к портрету снегурочки, сошедшей с глянцевой обложки. Фигурка, надо сказать, выделялась. Гимнастика – штука такая, бесследно не проходит. На миг я потерял Аню из виду, снова сосредоточившись на поисках Валентина.

И вот он – как и ожидалось, в самом эпицентре хаоса, в компании своих неизменных спутников: Рыжий и Цыган. Толстый высматривал кого-то в толпе, как хищник, выбирающий жертву. Я сбавил скорость, откатился к бортику и замер, наблюдая за этой троицей, будто за подопытными кроликами в лаборатории безумного профессора.

– Сергей!

Девичий голос прорезал гул катка. Я обернулся. Сквозь мельтешение фигур, словно призрак из другого измерения, ко мне неслась Аня, отчаянно жестикулируя. Мгновение – и она уже тормозила рядом, подняв фонтанчик ледяной крошки. Когда она увидела мое лицо ее брови тут же сложились в тот самый «домик», от которого у меня внутри все сжималось в тугой, болезненный узел. Голос – полный сочувствия, как у медсестры, склонившейся над безнадежным пациентом:

– Твое лицо… Бедненький! Болит?

– Нормально, – отмахнулся я, стараясь не морщиться. Врать получалось паршиво.

– А это откуда? Тоже они?

Под «это» подразумевалась царапина, тянувшаяся от виска почти до подбородка – сувенир из тех, что не хочется хранить на память.

– Нет. Это другая история… – пробормотал я, чувствуя, как внутри нарастает та самая, глухая, тягучая тоска. Будто из-под земли тянет сыростью и безнадегой.

Аня нахмурилась, явно додумывая что-то свое, не самое радужное. В глазах мелькнула тень – страх, смешанный с обреченностью.

– Ты был в «Марсе»? Он был там?

– Давай покатаемся, а? – я попытался сменить тему, как пытаются заткнуть дырку в прогнившей трубе жевательной резинкой. Безуспешно, разумеется.

– Сначала скажи, это опять Валя?

Я выдавил подобие улыбки – кривой, как покосившейся крест на заброшенном кладбище.

– Нет. Честное слово, не он. Его там не было.

Аня несколько секунд сверлила меня взглядом – будто пыталась разглядеть в моем лице ложь или правду. Видимо, что-то разглядела. Или просто устала бороться.

– Поехали. Кататься умеешь?

– Немного, – ответил я, зная, что «немного» в моем исполнении граничит с катастрофой. Но сейчас это было не важно. Важно было сбежать от вопросов, от этой давящей атмосферы, от самого себя. Хотя бы на время, пока коньки скользят по льду, а в ушах шумит ветер. Хотя бы на миг забыть о том, что в моем мире – тьма, и внутри меня – не намного светлее.

Мы тронулись, вливаясь в этот нескончаемый хоровод скользящих фигур. Лед под коньками отозвался привычной зыбкостью – словно не твердь, а застывшая на миг река, готовая в любую секунду снова пуститься в бег. Вскоре мы настигли ее друзей: Мишку, друга детства, выросшего с Анькой в одном дворе, и Ирку – сокурсницу. Михаил возвышался над всеми, словно телеграфный столб, – под два метра ростом, худой, с длинными, тонкими пальцами и лицом, на котором, казалось, отпечатались все тома классической литературы. Впоследствии выяснилось, что он и вправду имеет отношение к искусству – пианист, жмущий клавиши в каком-то местном ансамбле, наверняка играющий Баха в полупустых залах для немногочисленных ценителей. Хотя, может залы и полные. Откуда мне знать, как тут с этим в СССР?

Ира же была полной противоположностью Аньки – болтливая, как сорока, ни капли скромности и застенчивости. Из тех девиц, которые, кажется, уже успели попробовать в этой жизни все, от экстремального вождения до прыжков с парашютом. И надо отдать ей должное, весьма симпатичная. Что-то в ней неуловимо напоминало мою Юльку – разве что губы, к счастью, не пострадали от модной в моем времени силиконовой эпидемии.

Ирка сразу же меня окинула взглядом – быстрым, цепким, будто сканирую на предмет совместимости и готовности к употреблению. И тут же, без всяких предисловий, двигаясь чуть сзади, выпалила:

– Анька по секрету мне про тебя столько рассказывала! Кажется, она в тебя по уши влюбилась!

– Ира! – Аня вспыхнула, как бенгальский огонь, и ее щеки мгновенно порозовели. Затем она опустила взгляд на лед, словно пытаясь найти там ответ на какой-то мучительный вопрос, и тут же помрачнела. Будто увидела в отражении не лед, а что-то гораздо более…нехорошее.

– Ну а что? Сережа должен знать, – пожала плечами Ирка, как будто речь шла о погоде. – Иначе так и проходишь всю жизнь в девках.