1977

– Не было такого! – прошипела Аня, сжимая кулаки.

– Было, было. Ань, тут все свои. Ну а ты, Сереж, как считаешь? Нравится тебе Анюта?

– Симпатичная.

Затем девочки снова схватились в словесную перепалку. Я не стал вмешиваться – бабские разборки дело тонкое, да и наблюдать за Валентином было куда важнее. Он и его свита по-прежнему стояли в центре катка, и теперь их взгляды были направлены прямо на нас. Стало окончательно ясно, кого папенькин сынок так усердно высматривал в толпе – конечно же, Аньку. Видимо, на этот вечер у него были свои планы, весьма конкретные планы. Что ж, тем интереснее будет их обломать. Ирка, тем временем, пристроилась ко мне сбоку и без умолку что-то щебетала. Удивительно, но мы даже нашли несколько общих тем для разговора – впрочем, ничего серьезного, пустая болтовня, чтобы заполнить паузу. В результате Аня оказалась практически без моего внимания, хотя и была совсем рядом. Краем глаза я заметил, как с каждой минутой она становилась все мрачнее и мрачнее – будто туча, готовая разразиться грозой.

В какой-то момент позади раздался голос Валентина – насквозь фальшивый, будто монеты отлитая из дешевого металла.

– Добрый вечер, девочки! – произнес он с приторной сладостью, от которой сводило зубы. В воздухе повеяло бедой. Будто бы открылась дверь в темный чулан, откуда потянуло сыростью и запахом гнили.

Мы не остановились. И не обернулись. Все и так было понятно. В воздухе повисла эта гнилая, липкая атмосфера его присутствия. Никто не хотел продолжать этот вечер. Никто не хотел пачкаться об эту мерзость. Но Валентин, как привязанный, не отставал. Словно зомби, ведомый инстинктами, он преследовал нас:

– Ань, а, Ань, пошли в кино?

– У меня дела, – бросила она через плечо, стараясь не сбавлять ход. Голос – как осколок льда, холодный и отстраненный.

Но Валентин и его прихлебатели не отставали.

– Дела подождут. Сегодня новый фильм. Пошли, – продолжал этот сынок влиятельного папани, уверенный в своей безнаказанности.

– Говорю же – я занята, – отрезала Аня, уже на грани.

Она взяла меня за руку. Сжала мою ладонь. Пальцы у нее были холодные, дрожали. Тихо прошептала, почти беззвучно:

– Сереж, не надо…

– Не буду. Пока что, – так же тихо ответил я. Понимая, что «пока что» – это всего лишь отсрочка. Что рано или поздно придется столкнуться с этой грязью лицом к лицу.

– Да что у тебя там могут быть за дела? – не унимался Валентин. – Маме по дому помогать, что ли?

– Да, маме.

– Да брось. Что ты, маленькая, что ли?

– Не захочешь – заставим, – вклинился Цыган. В его голосе прозвучала угроза. Открытая, наглая.

Наступило тягостное, давящее молчание. Тишина перед бурей.

– Эй, очкарик, а ты что тут делаешь? – раздалось у нас за спинами голосом Валентина. Голосом, полным ненависти и презрения. Мгновение – и до меня дошло. Это было адресовано мне. «Очкарик». Смешно, ага.

– Не твое дело, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как внутри начинает подниматься эта знакомая, противная волна ярости.

Валентин и его шакалы объехали нас, развернулись и поехали спиной вперед. Лица – наглые, самодовольные – были обращены к нам. Я не сдержался. Фыркнул. Легкий кивок в сторону Валентина – и, стараясь, чтобы голос звучал как можно более едко, я произнес:

–Тебе надо в фигурном катании выступать. В женской программе. Отлично катаешься. Золото бы взял.

Ирка прыснула со смеху. Даже Аня слабо улыбнулась. Валентин же недобро оскалился – обнажив крупные, желтоватые зубы. В его глазах мелькнуло что-то… нехорошее. Что-то хищное.

– Опять по соплям получить хочешь? – прорычал Цыган, возвращая мой кивок обратно, но уже с оттенком явной угрозы.

– А я смотрю, у тебя нос кривой? – парировал я, чувствуя, как адреналин начинает бурлить в крови. – Хочешь, помогу сэкономить на пластическом хирурге? – добавил, стараясь придать голосу как можно больше сарказма.

– Что такое пластический хирург?

Ну да, конечно. Откуда им знать такие слова.

– Это тот, кто внешность исправляет с помощью скальпеля, – пояснил я, стараясь подобрать слова попроще. Внутри стало неуютно. Будто я разворошил осиное гнездо.

Цыган понял это по-своему. Ухмыльнулся, криво, зловеще – и медленно, словно показывая, что никуда не спешит, вытащил из кармана складной нож. Лезвие блеснуло в свете фонарей, будто глаз хищника, вынырнувшего из темноты. И в этот момент я понял, что все это – уже не игра. Все стало по-настоящему. И пахло… пахло кровью.

– У тебя скальпель, у меня нож. Давай посмотрим, кто кого? – произнес он, растягивая губы в жутковатой ухмылке. В его глазах плясали отблески какого-то нездорового возбуждения. Казалось, он уже видел, как кровь стекает по лезвию, как плоть поддается острому металлу.

– Мальчики, вы с ума сошли?! – взвизгнула Ира, ее голос прорезал ледяной воздух. – Хватит!

Банда затормозила, вынуждая остановиться и нас. Лед под коньками противно заскрежетал. Я бросил взгляд на Михаила. Тот вжал шею в плечи, и был похож на черепаху, которая испугалась приближающейся опасности. Его глаза бегали, полные ужаса. Ну да, чего еще было ждать от пианиста? Руки, привыкшие к клавишам, вряд ли были способны на что-то большее, чем исполнение сонат. Огневой поддержки не будет. Снова я один против троих.

Силы были слишком неравны. Как ни крути, трое против одного – это нечестно. Силой вернуть телефон не получится. Нужен был другой подход. Но какой? В этот момент Валентин схватил Аню за руку, грубо дернул и покатил ее к краю катка. Там, у самого борта, он развернул ее к себе лицом и прижал своим трясущемся брюхом к деревянному ограждению. Аня дернулась, попыталась вырваться, но он держал ее крепко, как клещ, впившийся в плоть.

– Отпусти!

Он стал что-то ей шептать, его дыхание, должно быть, обжигало ее лицо своим смрадом. А затем его руки скользнули за спину Ане и сжали ее ягодицы. Сжали с такой силой, что, казалось, могли оставить синяки.

– Ай! Убери руки!

Но Валентин, казалось, не слышал. Он был в своем мире, в мире похоти и безнаказанности. В мире, где он считал себя хозяином положения. Но он ошибался. Очень сильно ошибался. Потому что в этот момент что-то щелкнуло и во мне. Что-то темное, что-то страшное, что обычно спит глубоко внутри, проснулось. И это было… нехорошо.

Я уже рванулся было на помощь, но передо мной, выросли Цыган и Рыжий. Цыган медленно, с каким-то змеиным изяществом, провел лезвием ножа в воздухе прямо передо мной. Лезвие блеснуло тусклым отблеском под тусклыми лампами, освещавшими каток.

– Рыпнешся, порежу, – прошипел он, и в его голосе слышалось что-то неживое. Словно говорил не человек, а кукла, в которую кто-то вложил чужие слова.

– Милиция! – вдруг заорала Ирка во все горло, ее крик эхом разнесся по катку. – Убивают!

Цыган тут же сунул нож обратно в карман и злобно прошипел:

– Тише ты! Не ори, дура!

– Милиция! – продолжала кричать Ира.

К нам, рассекая лед, подкатился крепкий мужчина в грубом, колючем свитере из овечьей шерсти. Я видел его на выдаче коньков. Администратор, видимо. Запомнил его из-за странного сочетания: пышные, как у Деда Мороза седые усы и густые, черные брови, словно нарисованные углем. Брови, которые делали его похожим… на самого дьявола.