20 лет парламентаризма в Санкт-Петербурге (Издание второе)
Шрифт:
Кто в Совете всех смелее?
Весной 1991 года ко мне обратилась группа товарищей, обескураженных тем, что, не взирая на подавляющее большинство депутатов, избранных при поддержке Ленинградского Народного фронта и иных демократически ориентированных избирательных блоков, никак не удавалось принять решения, сколько-нибудь ускоряющие экономические реформы или поддерживающие политику либералов.
Скажем, избрали мы своим председателем Анатолия Собчака, рафинированного телевизионного трибуна, ниспровергателя престарелых кремлёвских партократов, а он тотчас же ополчился на своих коллег по Ленсовету, дистанцировался от депутатской «фронды», взял себе в помощники – это в 1990 году показалось бы парадоксом – офицера КГБ!
Другой пример. В течение года не
Что происходит в Совете, спрашивали меня недоумевающие радикалы, как объяснить такой разброд и шатание в массе внешне вполне демократично настроенных депутатов? Многие вопросы пытались «продавить» поименным голосованием, но именно от частоты таких голосований и пестроты мнений у почти четырёх сотен депутатов, у всех аналитиков, что называется, зарябило в глазах. Возникла полная путаница. Никакой возможности опубликовать все голосования у Ленсовета не было. Да и смысла в этом не виделось, поскольку избиратели всё равно ничего бы не поняли, «не врубились» бы в тему того или иного депутатского спора. А, значит, и не смогли бы по достоинству оценить роль своего избранника в лоббировании или «закапывании» того или иного решения.
В это время мне, как биологу по образованию, пришла идея воспользоваться своим знанием нумерической таксономии, которую разработали для систематики бактерий микробиологи, и вычислить коэффициент радикализма (политической смелости) для каждого члена Ленсовета. Почему депутаты «шатаются» и «разбредаются», я, конечно, на основании такого исследования сказать не смог бы, но в какую сторону и на какое расстояние отклоняется депутат, определить попробовал.
В качестве основы расчётов я, как член счётной комиссии, истребовал в секретариате списки всех поименных голосований 8-й сессии (май 1991 года), и не торопясь, да Богу помолясь, стал «вбивать» итоги голосований в компьютер. Пришлось и эту, новую для меня технику, изучить. Ведь получившуюся матрицу из 30 голосований по более чем трёмстам депутатам обсчитать вручную и в одиночку было бы чрезвычайно занудно!
Голосования на этой сессии, так уж сложилось исторически, охватывали едва ли не все сферы: политику (например, обсуждение вопросов о положении в Армении, о национализации имущества КПСС), организационные вопросы (пакет документов, связанных с учреждением поста мэра города), экономику, в том числе вопросы жилищной и земельной реформы. При этом я старался отойти от привычных политических стереотипов («демократ», «коммунист», «национал-патриот») и, посоветовавшись с молодым социологом Владимиром Гельманом, ввел совершенно иное противопоставление: радикализм-консерватизм.
Депутату, который по вопросу, касающемуся какой-либо реформы или изменения (вне зависимости от того, хорошее это решение или плохое по практическому результату) голосовал «за», я ставил «пять», тому же, кто голосовал «против» данного решения, я ставил «ноль». Тем, кто уклонялся от выражения собственного мнения и «воздержался» - «единицу».
В результате мог бы сформироваться образ смелого реформатора (в сумме 150 баллов) и идеального контрреформатора (0 баллов). Получившийся спектр, окрасивший каждого из серой депутатской массы в свой особый цвет, так поразил нас с Гельманом, и моих друзей-депутатов, которые пристально следили за нашей работой, что мы решились опубликовать статью о коэффициенте радикализма депутатов в газете «Смена».
Результат в нашем городе хорошо известен и памятен. В Мариинском дворце все экземпляры «Смены» в тот день были раскуплены ещё до начала заседания сессии. Читавшим статью открылось, что самыми радикальными реформаторами в Ленсовете являются депутаты из фракции «На платформе Ленинградского Народного фронта» В.Г.Селезнёв, В.К.Смирнов и С.Н.Егоров. Тот самый Сергей Егоров, который, председательствуя на одном из бурных заседаний первой сессии, распорядился закрыть выносные
буфеты в кулуарах Мариинского дворца, чтобы «загнать» депутатов-лакомок в зал заседаний для участия в голосовании. И, как следствие, этого Егорова-«тирана» больше уж не избирали начальствовать на сессии, что, как я полагаю, пошло во вред и фракции, и всему Ленсовету.Напротив, бросалось в глаза, что главный демократ Собчак имеет низкий коэффициент радикализма и находится в окружении наиболее консервативно настроенных депутатов, принадлежавших к «красным директорам» или партийно-государственному аппарату, таких как Д.Н.Филиппов, Г.С.Хижа, А.В.Чаус, В.И.Шитарев55.
Стало понятно, что принятие решений во многом зависит от позиции многочисленного, но неустойчивого «центра», склоняющегося в одну или другую сторону. Именно поэтому так сложно проходили в Ленсовете голосования, так трудно и непоследовательно вырабатывали решения. Немалый вред приносили и постоянно отсутствующие при голосовании депутаты. По вине этих «мертвых душ» сессия зачастую буксовала - необходимые для принятия решения 190 голосов набирали с трудом.
Вскоре в одной из ленинградских газет появилась статья-опровержение группы учёных «Осторожно! Игра в социологию», в которой авторы критиковали мой метод «классификации» депутатов. Однако же, ничего иного эти оппоненты нам не предложили. Многим депутатам Ленсовета моё исследование пришлось по душе, но ещё больше обладателей мандатов настроились ко мне враждебно, будто бы я обнародовал тайны их личной жизни. Но позитивный результат был достигнут: все в Ленсовете тогда осознали, что поименные голосования не такая уж бесполезная штука. Не даром же в действующем ныне Законодательном собрании Санкт-Петербурга существует запрет на свободное распространение результатов поименных голосований народных избранников.
На страже кворума
Что делать с «лентяями»? Прогуливавшие сессию депутаты не позволяли тем, кто постоянно работал в зале заседаний, принимать решения. Кворум, в буквальном смысле этого слова, «наскребали», зазывая по громкой связи депутатов, рассеявшихся по буфетным, «курилкам», кулуарам… А ведь основная функция представительного органа власти – это принятие решений. Иначе народные избранники превращаются в «болтунов», которые пообсуждают-пообсуждают, поспорят и даже изредка подерутся, а никакого результата для города на выходе не получается.
Счётная комиссия приняла действенные меры против прогульщиков. Первый председатель Ленсовета XXI созыва Анатолий Собчак ещё в 1990 году демагогически призывал «штрафовать» недисциплинированных депутатов. Как юрист, он, вероятно, прекрасно знал, что никаких законных оснований для подобной репрессии советская власть не имеет. Депутат – лицо независимое и неприкосновенное. Попробуй-ка, оштрафуй такую важную «птицу» - по судам затаскают! Ничего не предложив для решения вопроса, А.А.Собчак удалился в Смольный, где, как большой начальник, мог вволю казнить и миловать своих многочисленных подчинённых. Прогульщики же, возрадовавшись, совсем распоясались, Большой зал Мариинского дворца уже к середине сессионного дня катастрофически пустел.
В конце 1992 года счётная комиссия внесла на рассмотрение сессии проект решения, согласно которому депутат, не зарегистрировавшийся хотя бы в один из дней сессии в зале заседаний, терял право получать депутатскую «компенсацию» - выплату, установленную в Ленсовете для всех депутатов. Наказание длилось до начала следующей сессии, то есть два-три месяца. Кстати говоря, это «пособие» получали через Ленсовет также депутаты России и Союза вплоть до роспуска соответствующих Съездов.
Размер «компенсации» был в тогдашних масштабах цен невелик, но и не так уж мал, чтобы рисковать его потерей ради свободы местопребывания во время сессии. И после того, как сессия почти единодушно поддержала «жестокий» проект счётной комиссии, многие из недисциплинированных депутатов, придя через месяц в кассу, ничего не получили, сэкономив казне в общей сложности более миллиона рублей. Но главное: проблема кворума на заседании Совета почему-то в дальнейшем уже не возникала.