21 интервью

Минчин: Но это уже неплохо.

Федорова: А как можно испортить яйца?!

Минчин: Последний фильм мамы и в скольких фильмах она снялась? Какие лучшие фильмы?

Федорова: У мамы было больше 70 картин, но сколько точно, я не знаю. Последний фильм, по-моему, это «Москва слезам не верит», небольшая роль.

Лучшие фильмы, мама считала: «Музыкальная история», «Подруги», «Поэт», «Гармонь» она любила тоже. После войны, в 50-х годах много было комедийных ролей в таких фильмах, как «Медовый месяц», «Пропало лето», «Свадьба в Малиновке», «Автомобиль, скрипка и собака Клякса», – те, что я помню. Было, естественно, много и других. Она была великолепная актриса, она очень хорошо и органично перешла от главных героинь на характерные роли – «мамы», «тети». Не по своей вине, правда…

Минчин: Вместе вам никогда сняться не удалось?

Федорова: К сожалению. Всегда думали об этом, но это не получилось. Хотя я помню, что снималась в фильме «Белые ночи», кажется, так назывался? Мама приехала навестить меня в Ленинград. И мама сказала режиссеру: я так хочу с Викой сняться в одном фильме, что даже в массовке буду. И у нас была ночная смена, мы снимали какой-то переход через мост, и она говорит, я притворюсь, значит, что я мама и веду сына пьяного домой. Вот она прошла, потом поворачивается и говорит: а ставка у меня такая-то и такая-то! И после этого мы шутили, что у нас единственный фильм вместе – спину во-от там видите?! Это я.

Минчин: Как и почему вы решили остаться в Америке?

Федорова(смеется): Я ничего не решала, я просто влюбилась…

Минчин: После первого раза вы вернулись назад, да?

Федорова: Я не возвращалась назад.

Минчин: Никогда???

Федорова: Я вернулась только, когда Кристику был год…

Минчин: А-а, так вы еще и «невозвращенка»?!

Федорова: Дело в том, что оставаться в Америке я не собиралась. Как бы страна хороша ни была, у меня здесь ничего не было – ни корней, ни друзей, ни работы, ни мамы. И я действительно собиралась ехать обратно, все деньги, которые я получила от «Энквайра», я потратила. Один раз папа повел меня в клуб моряков к своему приятелю, у хозяина только что родились щенки, маленькие пуделечки. Он спросил: хочешь собаку? Я говорю: хочу! И он мне дал собаку, вот эту, которую вы видите, назвала я ее Сэйлор (Моряк), В Москве это имя звучало бы в самый раз. В общем, я собралась возвращаться домой, но проблема была с собакой, потому что я хотела остановиться в Париже и Лондоне, так как понимала, что у меня такой возможности («золотой») больше не будет. А в Лондоне – шесть месяцев карантин для животных. Вот тут-то меня познакомили с Фредом. На тот случай, чтобы он отвез мою собаку в Москву прямиком. Когда нас познакомили, он ко мне повернулся и сказал: меня зовут Фред – и я влюбилась, до того еще, как он закончил предложение.

Минчин: Вы ему об этом сразу сказали?

Федорова: Нет, я ему об этом сразу не сказала, но сказала я ему об этом довольно скоро. И стали мы думать и гадать, что нам делать. Потому что замуж выходить я не хотела. Он жениться тоже не хотел. Психологически я была совершенно не подготовлена жить в этой стране. Я никому в Москве не сказала «до свиданья», я уехала в полной уверенности, что вернусь через три месяца. Тем временем Фред съездил два раза в Москву, я с ним отправила четыре чемодана моих вещей, которые я купила, он отдал их маме, они познакомились. Потом время стало подходить к концу, мне надо было возвращаться в Москву. И тогда мы решили, что просто будем жить вместе, потому что он был два раза женат и я была два раза замужем. Мы не хотели жениться. Мы просто друг друга не знали. И мы приехали во Флориду поговорить с папой по этому поводу. Во время обеда папа сказал Фреду: что ж, вы вот так в госдепартаменте и скажите, что мы решили жить вместе. Папа был очень огорчен, он боялся за маму в Москве. Потом я сказала Фреду: знаешь что, Фред, я поеду в Москву все равно, у тебя есть возможность летать (да, забыла сказать, что он – капитан экипажа и летает в авиакомпании «Пан Америкэн»), если это действительно любовь, то прилетай в Москву…

Минчин: Разгонять тоску!..

Федорова: Да, разгонять тоску! Мы будем видеться… И решим, со временем мы поймем, это надо нам или нет, а если надо – судьба нас так и так сведет. Когда мне уже оставалась неделя до отъезда, стало понятно, что мне надо уезжать, реальность такая… Он сказал: а-а, Бог со всем, давай поженимся! Позвонили маме. Она с Фредом в Москве уже встречалась и он ей очень понравился. Когда мы попросили ее благословения, она была очень счастлива за нас. Я помню ее слова: «Он ведь тоже летчик»… Я тогда подумала о ней, о папе… об их неслучившемся счастье…

Так что поэтому я осталась, не из каких-то политических соображений, не потому, что одна страна лучше или другая, – хотя, конечно, Америка ни в какое сравнение с Советским Союзом не идет (думаю, ничего оригинального не сказала). Тем не менее я была очень привязана к Москве. У меня были свои друзья, среда, работа, которую я очень любила.

Минчин: Вы были известной киноактрисой в СССР. Не тосковали ли вы по профессии?

Федорова: Известной или неизвестной, это к делу никакого отношения не имеет. Когда я приняла решение остаться, это был сознательный шаг. Я понимала, что начинать артистическую карьеру в 30 лет в любой стране уже поздно. Тем более человеку, который практически не знает языка, ведь говорить правильно и хорошо – это 80 % актерской работы. И когда ты не понимаешь, о чем тебе говорят или о чем ты говоришь, – как же ты можешь играть?! С самого начала у меня никогда не было этой идеи: перенести мою карьеру из одной страны в другую. Хотя я всегда думала: если когда-нибудь будет написана книжка о маминой жизни, я бы хотела сыграть маму. Единственная идея-фикс, которая у меня была здесь, которая, к сожалению, никогда не воплотилась в реальность. И я довольно хорошо осознала тот факт, что я становлюсь женой и живу той жизнью, которой мой муж живет. И семья. В какие-то минуты, когда чувствуешь меланхолию или легкую депрессию, тогда приходит чувство, желание возвратить утерянное…

Минчин: Там вас знала каждая собака…

Федорова: Это меня не волнует. Здесь меня тоже много «собак» знают. Эта часть меня не трогает, мне этого не надо.

Минчин: То есть «публичное одиночество» вас не интересует?

Федорова: «Публичное» меня вообще раздражает и никак не касается. А вот если есть работа – это другое дело.

Минчин: Вы здесь не снимались?

Федорова: Снималась, но редко. Моя карьера остановилась, когда я решила остаться. И сделала я это сознательно.

Минчин: Что, вы думаете, с вами стало бы в Советском Союзе, если бы вы продолжали быть актрисой? Или вы не думали об этом?

Федорова: Думала. Но кто же знает, может, была очень высоко или очень низко. Или спилась… Многие считали, что если бы я вернулась… ну, да что об этом говорить. Я не вернулась!

Через год я поехала туда. Через год мне разрешили, в 77-м году, это была единственная поездка. Уже американская жена, но советская гражданка.

Минчин: Они вас не лишили гражданства?!

Федорова: Нет. Я лишила сама себя, я отправила им советский паспорт – после маминой смерти. Но они меня все равно почему-то считают своей гражданкой… Так вот, когда я с малышом поехала в июне туда и встретилась с друзьями, то так получилось, что их интересы – уже не мои интересы, моя жизнь им совершенно непонятна. И поэтому приятно было повидаться, приятно было поговорить, но через некоторое время ты уже не знаешь, о чем говорить.

Ностальгия даже теперь возникает иногда, особенно когда поругаюсь с мужем, думаю: вот соберусь сейчас и – туда.

Минчин: Толстого нет, остается вам рассказать о семейной жизни: русской жены и американского мужа?

Федорова: Жизнь нормальная, такая, как у всех. Но я считаю, лучше всего, когда люди женятся на своей национальности, если можно так сказать, то есть общие корни, культура, взаимопонимание в традициях и привычках. Для меня первый год, первые два года были жутко трудные, мне нужно было не только узнать страну, язык и прочее – мне нужно было подстроиться под тот уровень жизни, который ведет мой муж. Потом у меня ребенок сразу родился, словом, все навалилось. Я ведь не была готова ни к эмиграции, ни к миграции. Многие эмигранты, которых я знаю, у них ничего не изменилось в жизни, то есть микромир остался тот же. Я должна была поменять 95 % привычек из своей прошлой жизни, приспособиться к новому обществу. И да, я стала, наверное, тем, что здесь называется уездная американская жена, которая, правда, ни о чем не сожалеет. И крутится как белка в колесе, в полночь ложится спать, половины дел не переделав. Не всегда есть время читать (что я очень люблю делать), рисовать (я рисую). Я дом вот крашу и переделываю.