3+1=...
Шрифт:
А в телефоне друзья делятся фотками отдыха в кабаке. А ты подметаешь осколки очередной разбитой тарелки, внутри матерясь самым страшным образом. А внешне молчишь, потому что пацаны сидят оба, вжав головы в плечи. Но при этом у старшего взгляд с вызовом.
Андрей много раз думал, что не вывезет. Что вычерпывает свои ресурсы, царапая по самому донышку уже. И не раз приходила ему мысль, что, может признать очевидное. Что, может, это и в самом деле не его. Ну жили ж мальчишки как-то у Наташкиных родителей до этого? Просто денег побольше вваливать туда, и все. Ну, навешать чаще. Может, забирать их к себе иногда, раза
У него же вся привычная жизнь трещинами пошла. И ее было так жалко — ту, предыдущую жизнь, в которой все заботы и проблемы лежали только в плоскости бизнеса. А теперь на бизнес вообще приходится забивать болт, теперь все его время и силы пожирают два пацана.
И эти пацаны — его сыновья.
За ту внутреннюю жалость к себе, любимому, Андрею теперь было стыдно. И сколько бы он ни думал о том, чтобы сдать назад — все упиралось в сказанное тогда Демьяном: «Ну, бать, здорово, что ли».
Он их батя. И точка.
И не только их.
Андрей вздохнул, завел машину, уперся лбом в руль. Вот не назову дочь Иркой, Пална, не в жизнь! Ты мне мозг окончательно свернула. Довернула то, до чего Маришка не дотянулась.
И кто-то в его голове тихим детским голосом сказал: «Ну, бать, здорово, что ли».
Ну, здорово, что ли, кто ты там — дочь или сын.
Все просто. И все уже случилось. Он уже случился, этот ребенок. И что, Андрей… Да он теперь и не понимал, какие могут быть варианты? Их нет, их просто нет. Это его ребенок. И все.
И тут он вспомнил слова Марины: «Это мой ребенок. Мне он нужен, тебе — нет».
Так, стоп. Что значит — твой ребенок? Что значит — мне он не нужен?! Я такого не говорил!
Андрей выпрямился, включил фары. Черт, когда уже стемнеть так успело? И не поздновато ли для разговоров?
Сегодня просто день разговоров.
Ладно, в любом случае, надо заехать домой, проверить, как мальчишки, принять душ — он весь пропотел. А там видно будет.
Первым делом Андрей сходил в душ, потом заглянул на кухню. Еда в холодильнике стояла нетронутой.
— Дема, Кася, вы почему ничего не съели?
Сыновья показались на кухне не сразу.
— Мы у Марины поели.
Та-а-а-ак…
Андрей повернулся, сложил руки на груди. Демьян встретил взгляд отца спокойно. И точно таким же движением сложил руки на груди. Выдвинутая вперед нижняя челюсть, взгляд исподлобья. И Кася, который обычно отсиживался за спиной старшего брата, встал рядом, плечом к плечу, в точно такой же позе — руки на груди, набычился.
Двое Лопатиных против одного Лопатина.
Вырастил, на свою голову. Ну, ничего, вот родится доченька, она всегда будет на батиной стороне!
— И что вы ели?
— Заразы. И молочный коктейль, — это Кася.
— И как — вкусно?
— Зразы — вкусные. А заразы — нет, — это уже Дема.
Андрей не знал, что делать. Ругать за нарушение запрета — бессмысленно. Да и запрет был сгоряча и не по делу. Смеяться — непедагогично. Больше всего хотелось обнять, но эти два ежа сейчас не дадутся.
Наверное, надо им сказать о том, что у них будет брат или сестра. Андрей еще раз внимательнее посмотрел на сыновей. Конечно, надо. Но не сейчас. Ему надо сначала с Мариной еще раз поговорить. Нормально поговорить, с холодным носом.
— Ладно. Хорошо. Понял.
— Все? Мы можем
идти?Андрей вздернул бровь. Вот даже так? Совсем набычились? Видимо, разговор предстоит предельно серьезный. Но после разговора с Мариной.
— Вольно. Разойтись.
В квартире тихо. Сыновья легли спать. А у Андрея дежа вю. Вот точно так же он сидел без сна в ту майскую ночь, когда на пороге его квартиры появились двое пацанов. И так же напряженно думал, что делать. Впрочем, нет. Разница есть. Сейчас в том, что делать, сомнений не было. Вопрос был лишь в том, как. Андрей повернул кисть, посмотрел на смарт-часы. Уже за полночь. Но он точно в ближайшее время не уснет.
Андрей встал и, стараясь ступать тихо, чтобы не разбудить сыновей, прошел на балкон. О-пач-ки. У Марины горел свет. Ты тоже не спишь? А чего не спишь? Из-за заразы?
Значит, будет у нас ночной разговор.
Бессонница не мучала Марину даже после развода с Митей. Тогда ее спасением стало вино. Сейчас же — нельзя. Да и не хочется.
Вообще ничего не хочется. Ни-че-го. Словно она за сегодняшний день исчерпала все ресурсы своего организма. А все, что осталось — это уже ей не принадлежит. Этот остаток — той ягоде черники внутри нее. А свое Марина сегодня израсходовала.
Не хочется спать. Не хочется плакать — наревелась сегодня. Думать тоже не хочется. Точнее, не получается. Какая-то совершенная пустота внутри. Словно ждала чего-то, все подготовил для этого «чего-то», а оно не случилось. У нее в детстве один раз было похожее чувство — когда она утром не обнаружила под елкой подарка от Деда Мороза. Это потом, когда она стала взрослой, родители ей рассказали, как дело было. Подарок был куплен в последний момент, находился у отца, он должен был в новогоднюю ночь, во время дежурства, заехать и завезти домой подарок. Но у полицейских новогодняя ночь зачастую полна чудес совсем иного сорта. И был в ту ночь какой-то жуткий замес, и не один. Отец замотался, забыл.
То чувство оглушающего разочарования, которое Марина испытала, когда рано встав, вышла в зал и увидела пустой пол под елкой, она помнила долго. Есть такие яркие детские эмоции, которые остаются с тобой на всю жизнь. И Марина долго помнила то свое разочарование — такое опустошающее, что даже слез не было. И обнимающие руки, и шепот заспанной мамы о том, что Дед Мороз ее предупредил. Он опаздывает и приедет позже. Маме Марина поверила. И уже в обед радовалась новой коляске для куклы. Но то первое, оглушающее разочарование и какая-то неподконтрольная ничему обида: «Почему?! За что?!» помнились долго. Не на родителей, конечно, обида. Экзистенциальная обида — на мироздание.
Только мирозданию на твои обиды плевать. Тогда было плевать, плевать и теперь. Только маленькой четырехлетней девочке обижаться на мироздание — простительно. А взрослой женщине — нет. Стыдно верить в какие-то чудеса, готовить им место в своей жизни — а потом обижаться на то, что эти чудеса не происходят.
Впрочем, ей вообще стыдно жаловаться. Самое главное чудо с Мариной случилось. И это ее персональное чудо. Ее и тех, кто Марине дорог.
Она вздохнула, встала с кровати. Нет, что-то надо с этой бессонницей делать. Завтра рабочий день, она из-за дела Татарникова порядком запустила другие проекты. Так что — спать.