5/4 накануне тишины

— Так-то оно — так, — смеётся Цахилганов. — Но… Посмотрим! Кто с кем и как расчитается.

Но… подрастающие за компьютерами мальчики России уже выводят смертельные для иноземных расчётов вирусы,

которые пожрут у чужаков любые базы данных!

Компьютерная война грядёт.

И пришельцам здесь не тягаться

с народным нашим сопротивлением

на жидких кристаллах…

Нет, кто к нам с чем придёт, тот от того и погибнет. Не надо ходить к нам! За барышами ходить — ой, не надо!

125

— Пободайся с ними сам, Василич, — добродушно смеётся Цахилганов. — Может, что и выйдет. Похмеляться с утра ты их уже научил? Научил. С утра к пивному ларьку из гостиницы тянутся, как и положено. И в очереди терпеливо стоят. Глядишь, кое с чем и свыкнутся… Моё дело теперь — сторона. Хозяева у тебя новые — заморские. А для меня… Всё, что сложно, того не существует! Осталось только документы оформить. Дела, Василич!

Дела — ла — ла — ла — ла…

Он быстро подписывает одну бумагу за другой,

отогревая свою дорогую ручку дыханьем,

под приближающиеся звуки

неведомых барабанов,

дудок,

колокольцев…

— Культурный обмен! — радостно объявляет закутанный переводчик. — Они прилетели из Дели! Это наши артисты!.. Искусство! Наше искусство уже здесь!

И вот в кабинет, подёргивая голыми сизыми животами, свивая и развивая посиневшие руки,

вплывают танцовщицы

с напряжёнными от дикой стужи,

подведёнными глазами.

Дзынь — звень — бряк — звяк — трень — брень…

Одна из них тут же начинает вертеться вокруг своей оси, бряцая цепочками и часто притопывая по ледяному дощатому полу покрасневшей узкой пяткой.

Василич прилежно щурится, закуривая «приму».

— Гляди, гляди, Константиныч! — не может он скрыть своего восхищенья. — Как кружена овечка!.. А нашу, попробуй, заставь так вертеться? Скорей ты у неё сам юлой завертишься, у нашей-то бабы… Твоя дочка ни за какие тыщи, небось, пупком крутить не станет. А?

— Мою… ничем крутить не заставишь, конечно.

Бледный тот будет — кто заставлять примется…

Но этот ответ Цахилганова звучит совсем безрадостно. Ребёнок, вышедший из-под управления, как атомный реактор — неудобен всем

и крайне опасен…

126

Не расписалась с ним, с Кренделем, до сих пор.

Нет, Цахилганов не против свободной любви. Однако Его дочь не может вот так вот уезжать с мужчиной, которому она — никто,

— ещё — одна — заноза — в — сердце!

Шлюха. Его дочь — шлюха…

Готовилась ведь поступать в институт. Всю зиму сидела под бра и читала книжки, щёлкая семечки, и с умным видом поглядывала в потолок. Завалила весь стол религиозно-философскими системами мира. Сначала обложилась православием. Потом — ведизмом, буддизмом, конфуцианством, даосизмом, мусульманством, католичеством. Потом — снова — православием. Потом — томами по отечественной истории. И объявила ранней весной, захлопывая книги одну за другой, поочерёдно:

— Всё!.. Пусть в институте дураки учатся. Им это необходимо. В отличие от меня. Так что, тебе на моё обученье и тратиться не придётся.

Его дочь — банальная, пошлая шлюха, и всё тут! Вариации на тему Собачьего вальса!

— …О чём ты только думаешь, Степанида? Да этот Крендель бросит тебя ради первой же попавшейся новой фитюльки в мини-юбке!

Это Цахилганов — ей, царственно сидящей на диване и пахнущей жареными семечками,

в её невинную улыбку:

— Бросит!

— А вот и не бросит. Тьфу, — старательным плевком она отправляет шелуху в бумажный кулёк.

— Да почему же это — тебя — он — не бросит? Если ты ему — никакая не жена?

— А я у него две штуки баксов в залог взяла. Тьфу. Для наёмного убийцы. На случай его будущей измены, — ответствует безмятежное, нежное меццо-сопрано, перебиваемое щелчком — и лёгким плевком: — Тьфу. Заблаговременно… Клятвы в верности на словах, а не на деньгах, это — для дур, папочка. За-пом-ни!

127

Степанида жмурится, будто котёнок, разгрызает белейшими зубами ещё одну чёрную подсолнечную трапецию… Шутит, должно быть, его гладко причёсанная дочь и дразнит отца нарочно. Но как неприятно шутит, противная.

Противная, спокойная, вымытая до блеска, сидящая с двумя бумажными кульками на коленях. В одном — семечки. В другом — кожурки.

— Эх, ты! У меня с ним политический союз, а не брачный! — вдруг кричит она на отца в несусветной обиде. — А вообще!.. Я бы давно уехала, если было бы раньше, с кем. В десять лет ещё.

— Засиделась, значит… И с чего это тебя в дорогу так тянуло?

— А мне всё вокруг мерзело, мерзело и — омерзело окончательно. Тьфу.

— Почему?

— Да потому, что я твоя дочь! А ты — граф Порно. Тебя так метеоролог с нижнего этажа обзывает.

— А-а… Моралист снизу? С острыми коленками?.. Вот, будешь других поучать, у тебя тоже такие будут.

— Он тебя, кажется, ненавидит!

— Ну… — разводит руками Цахилганов, скромно опуская взор. — Видимо, есть, за что… Ему виднее. Он — в толстых очках. Ещё немного, и ты у нас станешь такой же дальнозоркой!

— Всем известно, за что! — гневается Степанида. — Весь Караган и его окрестности усеяны твоими мерзопакостными кассетами. Вот!..

128

Кажется, Степанида готова заплакать. Её подбородок начинает мелко подрагивать,

будто в него быстро тычут невидимой спичкой.

Но — нет: ещё выше подняла голову. И сплюнула шелуху нарочно громко, изображая презрение

и пренебреженье.

— Во-первых, какое тебе дело до кассет? Во-вторых, ты — богатая дочь! А в-третьих, перестань грызть свои семечки, когда разговариваешь с отцом! — срывается Цахилганов. — Немедленно!