50 оттенков рассвета

— Не думай ни о чем, хорошо? Просто впусти меня.

Что?!

Наши губы соприкасаются, и я перестаю переживать. Разве можно… можно заразиться оттакогопоцелуя? Нежные прикосновения сменяются более уверенными. Под напором Артура губы размыкаются, и его язык проникает внутрь. Осторожно исследует меня, задевая зубы, гладя мой язычок. Волны невероятного удовольствия проходят через всё тело, заставляя дрожать в уверенных руках.

30.

Артур.

Целую свою малышку, уже ни капли не сомневаясь в своих чувствах.

«Чувак, ты долго боялся признаться самому себе», — внутренний голос прав, как никогда. Не хватало небольшого триггера, и он сработал. Когда обнял и прижал к себе девочку, сердце едва ребра не проломило от переизбытка захлестнувших эмоций.

Поглядывая на часы, прикидывал, что уже нахожусь с ней неприлично долго. Часы посещений начались и мы рискуем быть застигнутыми врасплох, если долбанутая родня решит её навестить. Как по мне, я готов хоть сейчас подхватить и утащить к себе. Но с пневмонией шутки плохи, а учитывая её общее состояние… В клинике отца ей ничто не угрожает. А пока девочка приходит в себя, я найду выход и з нашей непростой истории. В конце концов, перекуплю долг. С фирмой сложнее — здесь нужно разговаривать с самой Евой: какие перспективы она ждет, чего хочет и на что согласна. Но это в будущем.

Сейчас у нас есть мгновение нашего настоящего. Наше сбившееся дыхание, сплетенные языки и тихие девичьи стоны, которые я ловлю с маниакальным упоением. Все прошлые женщины и поцелуи меркнут в сравнении с тем, что происходит сейчас в больничной палате.

С трудом отрываюсь от малышки, расслышав торопливые шаги за дверью.

— Солнышко, думаю, мне пора. Завтра утром привезу телефон и новую сим, чтобы ты смогла связываться с родными. А сегодня пообещай слушаться врача и набираться сил.

Чмокаю малышку и встаю с её постели ровно в тот момент, когда открывается дверь. Блять, не жизнь, а куски триллера с дебильным режиссером. Позже не могли прийти?!

На пороге стоит медсестра с подносом. Точно, капельницы же. Но вроде отец говорил, что на ночь? Еще не ночь.

Ощущаю смутное беспокойство, наблюдая, как уверенно проходит женщина вперед. Действую на опережение, закрывая собой Еву. Соображаю, что напрягло: я не врач, а персонал клиники обязан знать в лицо всех сотрудников.

Медсестра же и бровью не повела.

— Кто сделал назначение? — Останавливаю жестом.

— Главный врач.

— Лист назначений где?

Черт. Она все еще не понимает, что я здесь посторонний человек. Как так? Что за тупой спектакль?

— Что происходит? — Испуганная Ева хватает меня сзади за пальцы.

— Не бойся, — поворачиваюсь к ней. — Еще раз: кто?

Вижу, что женщина в форме начинает психовать. Перекрываю ей выход и набираю номер отца: — Зайди в палату Каминской.

***

Широким шагом отец входит в помещение. Хмурит брови, разглядывая комичную, наверное, с его точки зрения сцену: бледная Ева, вцепившаяся в мою руку, медсестра, зажавшая шприц. И я — как скала между двумя женщинами. При этом все мы молчим и напряженно дышим. Триллер, не иначе, блять.

— Что происходит?

Резонный и логичный вопрос.

— Артур Робертович, — нервно начинает «опасная» женщина. — Я пришла ставить капельницу, а он… — Дальше понятно, палец упирается в меня и мы трое переводим взгляд на хозяина случившегося бардака.

— Людмила пришла ставить капельницу. Вопрос прежний: что происходит?

— Твои сотрудники не знают персонал в лицо? — Мой аргумент весомый на самом деле. — И где лист назначений? Почему заминка произошла после просьбы его показать?

— Людмила, где назначения?

Медсестра потупив взгляд бормочет, что оставила на посту. Наверное, это допускается. Даже наверняка. Но, мать твою, какого хрена она не напряглась, увидев меня в халате другого пульмонолога?!

— Пройдемте, коллега, со мной. — Отец выдерживает легенду о моей «работе» в клинике, помня о том, что дверь открыта и в проеме торчит любопытная квадратная морда охранника. — Людмила новая реанимационная медсестра и в данном отделении не работает. Всех коллег узнать не успела.

Успокаиваюсь и спорю до того момента, пока наш главврач собственноручно не проверяет ампулы с названием лекарств и не отправляет медсестру за новыми, чтобы открыть в нашем присутствии.

— Потом объясню, — шепчу папе, ибо мое поведение здорово смахивает на паранойю. Сомневаюсь, что он удовлетворен моими словами, но держит лицо и даже улыбается перепуганной Еве.

Меня смущает всё. Врага надо знать в лицо, а той инфы, которая есть у меня ничтожно мало, чтобы хоть как-то спрогнозировать их будущие шаги и понять, к чему готовиться. Желание банальное — забрать мелкую с собой, окружить вниманием и заботой.

«И не сойти при этом с ума», — ехидно добавляет внутренний голос. Так-то прав, потому что подобные желания мне несвойственны. Я с детства был прагматиком, предпочитающим продумывать и просчитывать свои решения наперед. С Евой же вся жизнь перевернулась с ног на голову. Чувствую, что еще не раз встряхнет. Но теперь уж хрен я от нее отвалю. Если сама только откажется быть рядом.

Но и в этом случае я готов искать способы, чтобы удержать её рядом. До шантажа не опущусь (надеюсь!), но готов идти к этой цели…

Неужели?!... Неужели в тридцать лет я удостоился чести познать то глубокое чувство, которое так ждут все люди? Довольно странно признаваться в этом самому себе, но учащенный пульс и дебильная улыбка, которая не сходит с лица, говорят о моем диагнозе. Отец косится странно. Предвкушаю, что промывка мозгов номер «стопятьсот» состоится за порогом палаты.

Стоять и смотреть в ясные глаза, молчать и поглаживать тонкие пальчики — самое правильное занятие в моей жизни.

Вспоминаю про Дашкины коры и рассказываю, чтобы разрядить обстановку. Под наш дружный хохот Людмила возвращается с новыми ампулами, протягивая для проверки отцу.

— Повезло Керро с внучками, — отсмеявшись выдает Робертович и подмигивает… Еве.

Девочка стремительно краснеет, а в моей голове всплывает образ мелкой с животом. А потом нас становится трое. И это тоже настолько естественно. Что я едва сдерживаю порыв дотронуться до миража перед глазами.

Пока, мозг— привет, белочка.И да… надеюсь, моя шиза не лечиться. Быть влюбленным прикольно и… волнительно.

Пусть для состоявшегося мужика мысли откровенно глуповаты. Я согласен побыть в этом состоянии эйфории… всю жизнь.