… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Вот почему на общем снимке первокурсников 1975 года факультета английского языка нежинского государственного педагогического института, он же НГПИ, я, как и положено герою нашего времени, блондин с тёмными усами.
Курс подразделялся на четыре группы по двенадцать человек, из которых только один мужского пола. Такое же процентное соотношение сохранялось и на прочих курсах факультета.
Из-за того что я крашеный блондин, вокруг меня начал увиваться местный юноша с интонациями мальчика из Нальчика.
Шокированный матом стройбата, он отстал, но трагически оповестил,
Ольга незамедлительно поставила меня в известность, что в Нежине я тусуюсь с пидорами.
На моё требование назвать источник лживой информации, она указала некоего Шурика, чья сестра тоже учится в НГПИ на математичку.
В Лунатике на танцах Лялька, по моей просьбе, вызвал Шурика в неосвещённую аллею поговорить со мной. Я ударил Шурик по лицу и тот убежал.
Преследовать я не стал, а лишь кричал вслед по-стройбатовски :
– Иди сюда, бля!..
Странный способ вернуть убегающего, если вдуматься.
Занятия в Старом корпусе длились с девяти до почти двух, или полтретьего, а потом по широкой асфальтной дорожке между фасадом Нового корпуса, в плитке песчаного цвета, и рядом бесспинных скамеек под густыми раскидистыми ивами, я шёл к краснокирпичному корпусу студенческого общежития, оно же общага.
Напротив общаги высится высокая двухэтажная столовая в стекляно-кубическом стиле.
Большой зал на втором этаже заполнен квадратными столиками, голосами проголодавшихся студентов, журчанием воды в посудомойке, бряцаньем кухонной утвари, звяком тарелок с хавкой, переставляемых на подносы, стуком подносов об узкие рейки, по которым их тащат вдоль прилавка кухни в сторону восседающей в конце пути кассирши в белом халате и белом матерчатом раструбе на волосах.
Орден монахинь-кассиреанок.
Мимолётный взгляд на содержимое подноса, и кассирша оглашает приговор – от 60 коп. до 1 руб. – принимает плату, даёт сдачу и с лязгом выбивает очередной чек из аппарата и тот добавляется в ворох таких же бумажек.
Порой особо любознательные студенты, из чисто научного любопытства, брали одинаковый набор еды находясь в разных местах подвижной очереди.
Стоимость таких контрольных наборов варьировалась.
Кассирша творила цену на лету, по вдохновению, с учётом внешнего вида клиента, погодных условий на дворе и уровня шума в зале.
Поев, посетители спускались на первый этаж мимо запредельно краткой мудрости Е = mc 2 , начертанной на стене лестничной площадки.
Пустое брюхо к ученью глухо, а после обеда, глядишь, и постигнется теория относительности.
( … кстати, неизвестно кто мудрее – Эйнштейн, или тот, кто нашёл такое правильное место применения его формуле… )
На первом этаже находился вечно запертый зал торжеств, где два раза в год случались свадьбы.
Выйдя на высокое крыльцо можно ещё свернуть в стеклянную дверь небольшой светлой кондитерской с двумя продавщицами в белых халатах и обычным ассортиментом песочных пирожных за 22 коп., вчерашних пончиков и табачных иделий.
Сигареты были не ахти – сыроваты, но «Беломор-канал» самого превосходного качества – сухие, набитые податливым
табаком папиросы, что очень важно.Расчувствовавшись, я однажды потребовал у продавщиц «Книгу Жалоб и Предложений» и вписал туда благодарность на этот счёт, которая заканчивалась словами «спасибо, родные!»
Графоман всегда найдёт повод предаться своей скрытой страсти.
Теперь можно вернуться к пятиэтажной общаге из красного кирпича.
У входа её три колонны из широких железных труб поддерживают плоский бетонный навес. Каждая из труб, если по ней ударить, издаёт звук различной высоты. На этих колоннах можно сыграть «до-ре-ми до-ре-до», настолько точны интервалы высоты тона нот издаваемых железными трубами.
В НГПИ имеется отделение учителей пения, но честь данного музыкального открытия принадлежит студенту английского факультета, он же англофак, которого я уже не застал.
Что до самой музыкальной фразы, то она является старинным лабуховским матюком.
Стоит её сыграть и любой лабух усечёт, что это ты кого-то посылаешь:
– Да пошёл ты на х*й!
По одному слогу под каждую ноту.
За остеклённой входной дверью – небольшой прозрачный тамбур со следующей дверью – в вестибюль.
Тут, в правом углу, стол дежурной вахтёрши. К стене над её над головой прибит квадратный щит из фанеры, утыканный гвоздиками, на которых висят ключи от комнат.
Если гвоздик под номером 72 пуст, значит кто-то из моих сожителей сейчас в комнате и ключ у него.
По коридору позади вестибюля можно свернуть налево, или направо – всё равно; и там, и там выйдешь к лестнице на верхние этажи. Но мне ближе по левой.
Этажи поделены между факультетами; второй этаж – биофак, третий – англофак, четвёртый – математика и пятый – музпед.
На любом этаже с лестничной площадки входишь в длинный полутёмный коридор, в дальних концах которого по одному окну – от пола до потолка. Всё остальное убранство составляют стены да двери над тёмным бетоном шлифованного пола.
Крайняя дверь у окна справа ведёт в умывальник, а та, что напротив неё, в мужской туалет. На противоположном конце длинного коридора всё в точности так же, только там туалет женский.
Комната 72 через стенку с умывальником.
Как войдёшь, за дверью по обе ст'oроны, фанерные шкафчики до потолка, для верхней одежды, два и два. Вслед за шкафчиками комната становится чуть шире – и в промежутке до широкого трёхстворчатого окна с форточкой с каждой стороны умещается кровать, тумбочка, кровать.
В центре комнаты тёмно-коричневый стол с задвинутыми под него стульями – иначе не пройти к окну.
Под подоконником ещё две тумбочки. Чтоб вышло по одной на каждого жильца.
На стенах засаленные, местами драные обои.
В белёном пыльном потолке круглая жестяная коробка для лампочки. Имеются две розетки и выключатель у двери.
Но с полуночи и до шести утра свет в комнатах выключает дежурная вахтёрша рубильником электрощита на первом этаже.
Тех, кому охота грызть гранит науки, на первом ждёт читальный зал с такими же коричневыми столами и круглосуточным освещением; рядом с залом для просмотра телепередач.