А. Блок. Его предшественники и современники

153 З. Ж. В Литературном обществе. — Слово, 1908, 14 дек., с. 5.

154 «В Религиозно-философском обществе» (Изложение прений в закрытом

заседании от 25 ноября 1908 г.). — Слово, 1908, 27 ноября, с. 5.

неподвижный характер. Согласно Мережковскому, в ходе современной жизни

сами собой устраняются крайности, недостатки, присущие издавна этим «двум

половинам одной и той же души». «Народ», по Мережковскому, был раньше

склонен к черносотенству, к реакции, «интеллигенция» — к

материалистическому мировоззрению; в событиях революционных лет «… от

чего-то праведно-ненавистного нам — уже отказывается народ, от чего-то

праведно-ненавистного народу — готовы отказаться мы». Получается, само

собой, синтез, религиозное слияние «двух половин» — «для утверждения друг

друга в единой Великой России»155. Именно такое либерально-успокоительное

«синтезирование» противоречий современной жизни и отрицала блоковская

художественно-трагедийная концепция, утверждавшая неизбежность

революции.

Реальную близость между собой разных оттенков символизма особенно

явно раскрывала статья «мистического анархиста» Г. Чулкова, открыто

выступившего в печати с утверждением о надуманности блоковского

построения. «Все мы — сама Россия»156, — писал Чулков; Блок незакономерно

отождествил «декадентство» и «интеллигенцию», считал он, на деле же

никакого объективного трагизма в русской жизни нет, потому что нет никаких

«разрывов». Много позднее, уже после смерти Блока, Г. Чулков пояснил, что

выступил он против Блока потому, что тот «глубоко ошибался» и проповедовал

«невыносимый удушающий пессимизм»157. Представители разных оттенков

символизма фактически сошлись в едином отрицании объективного характера

трагических противоречий русской жизни.

Быть может, наиболее любопытен тот факт, что во время этих обсуждений

ближе всего к Блоку оказались представители позднего народничества, —

согласно газетному изложению, председательствовавший на заседании

Литературного общества В. Г. Короленко, обобщая прения, признал

объективный характер самой проблемы: «Он не отрицает существования грани,

трещины, но эта грань все суживается, народ уходит все дальше от трех китов,

и он верит, что в будущем люди, стоящие по обе стороны грани, сойдутся.

Вопрос, поставленный Блоком, его мучительные “переживания” стары, как мир,

ибо “раскололся мир, и трещина прошла по сердцу поэта”»158. В конечном

счете, здесь есть отнюдь не религиозным образом толкуемая перспектива

общественного развития, хотя и рассматривается она не трагически, иначе, чем

у Блока. В письме к матери от 14 декабря 1908 г. Блок так передает свои

впечатления от этого обсуждения: «Всего милее были мне: речь Короленко,

огненная ругань Столпнера, защита Мережковского и очаровательное

отношение ко мне стариков из “Русского богатства” (Н. Ф. Анненского,

Г. К. Градовского, Венгерова и пр.). Они кормили меня конфетами,

155 Мережковский Д. Интеллигенция и народ. — Речь, 1908. 16 ноября, с. 2.

156 Чулков Г. Memento mori. — Речь, 1908, 22 дек., с. 3.

157 Чулков Г. Александр Блок и его время. — В кн.: Письма Александра

Блока. Л., изд. «Колос», 1925, с. 113.

158 З. Ж. В Литературном обществе. — Слово, 1908, 14 дек., с. 5.

аплодировали и относились как к любимому внуку, с какою-то кристальной

чистотой, доверием и любезностью» (VIII, 269). Во всей этой идейной

коллизии, как и в других случаях, Блок оказывается очень далеким в самой сути

его исканий от главных представителей символизма, отрицающих реальный

характер самой проблемы или ищущих ее решения на иллюзорных путях

«религиозной общественности»; в то же время обнаруживаются элементы

сходства с более ранними этапами русской культуры, и в частности с

восьмидесятниками.

Выше шла речь о радикальном отличии решения проблемы «народа» и

«интеллигенции» в прозе Блока 1906 – 1907 гг., с одной стороны, и в статьях и

выступлениях 1908 г. — с другой. Каково же здесь место «Песни Судьбы»? В

отношении первой редакции драмы положение оказывается очень странным.

Несмотря на наличие в прозе уже иных, новых, более гибких решений («О

театре»), первая редакция «Песни Судьбы», в основном оформлявшаяся, по-

видимому, с января до мая 1908 г., т. е. одновременно со статьей «О театре», как

бы доводит до предела недостатки прозы 1906 – 1907 гг.; то, что уже найдено в

прозе, в самой сути драматического конфликта пьесы никак не отражается.

Потому-то исподволь готовившийся кризис главное свое выражение находит

именно в работе над драмой; более ослабленное воздействие его мы видим в

идейных неполадках композиции сборника «Земля в снегу», издававшегося в

эти же месяцы 1908 г. Точно так же и дальнейшее духовное и художественное

движение Блока на протяжении 1908 г. отмечено двойственностью,

судорожностью. Блок хочет, чтобы «Песню Судьбы» поставил Художественный

театр, руководителям которого он ее читает в мае того же года; драмой

«пленился Станиславский» (но, по настоянию Станиславского же, автор «еще

должен над ней работать»)159. Основное требование Станиславского по

структуре драмы сводилось к тому, что он «велел переделать две картины»

(дневниковая запись от 1 декабря 1912 г., VII, 187). Вся совокупность

материалов по драме показывает, что с точностью большого деятеля театра

Станиславский нашел в «Песне Судьбы» наиболее драматически уязвимое

место: отсутствие подлинной конфликтности в основном драматическом

узле — в кульминации. Две указанные Станиславским сцены Блок просто

вынул из композиции драмы и вместо них написал одну новую