А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
отношение к трагедийной театрализованности лирических персонажей у Блока.
В дальнейшем своем развитии Тынянов пришел к необходимости отказа от
своего противопоставления Блока и Гейне, — включив позднее статью о Блоке в
сборник «Архаисты и новаторы», он просто снял там все, относящееся к Гейне,
и следующим образом оговорил это в предисловии к книге: «Одна статья
представляла собою искусственную параллель между одним новейшим поэтом
и одним иностранным старым; второй член параллели я отбросил» (Архаисты
новаторы, с. 4). Наиболее примечательно, однако, освещение фигуры Блока в
опубликованном в 1930 г. рассказе «Бог как органическое целое». В рассказе
изображается препирательство на темы «синтетической философии» в кругу
обломков прошлого в первые годы революции; молча слушает, не вступая в
споры, присутствующий в зале Блок. Он изображен как театрализованный
персонаж: «Лицо его было ровно-розовое, неживое, как у актеров, кожа которых
стянута от частого грима, волосы жесткие». Уходя, автор рассказа
притрагивается рукой к колонне, прислонившись к которой «совершенно
неподвижно» слушал далекие от революционной эпохи прения Блок, и автора
поражает холод этой колонны: «Полировка спасала мрамор от разрушения и
тепла» («Бог как органическое целое». — Звезда, 1930, № 6, с. 27 – 28). Вся
цепь образов говорит о том, что для Тынянова теперь блоковская
«театральность» означает холодное, жесткое отвержение прошлого — старого
общества и его мировоззрения.
весь раздел завершается, а не открывается (как это имеет место в окончательной
композиции цикла) «Равенной», с ее темой сквозной перспективы истории,
существующей в людях и их трагических страстях. Композиция третьей части
трилогии лирики, вышедшей в свет в 1912 г., в этом же духе трагического
жизнеутверждения переосмысляет весь поэтический материал «Ночных часов».
Поэтому естественно, что современники восприняли и сборник «Ночные
часы» как качественно новый этап в развитии Блока. Как раз в связи с
появлением «Ночных часов» и предшествующих этой книге публикаций
современниками осознается вступление Блока в классический период его
творчества и органичность его связей с русской поэтической классикой. Еще в
1909 г. «невероятно близкий» Блоку Анненский писал о нем как о поэте,
представляющем собой «редкий» «пример прирожденного символиста»; при
этом под «символизмом» понималась импрессионистическая зыбкость, смутная
расплывчатость восприятий и образов: «Восприятия Блока зыбки, слова
эластичны, и его стихи, кажется, прямо-таки не могут не быть
символическими»200. А после выхода в свет «Ночных часов» внимательно
следивший за эволюцией Блока Брюсов уже твердо и уверенно пишет: «Как все
изменяется, когда мы переходим к последней книге Блока!.. Действительность,
200 Анненский И. Ф. О современном лиризме. 1. Они. — Аполлон, 1909, № 1
(октябрь),
с. 23. Справедливость требует отметить, что для Анненскогосимволистичность блоковской поэзии и выражается только в
«импрессионизме», в более же конкретном анализе он выявляет в лирике
определенность, четкость стоящего за единичными стихами лирического
характера, притом, по Анненскому, это резко выраженный «мужской» характер.
Импрессионистические тенденции находил во втором периоде творчества Блока
также и Брюсов — в сборнике своих статей о поэзии он объединял под
рубрикой «Поэты-импрессионисты» Блока с К. Фофановым и И. Анненским
(Далекие и близкие. М., 1912, с. 157). Тенденцию объединить раздробленные
переживания городской жизни со смутными, зыбкими впечатлениями от
природного хаоса «в едином стремлении» находил в «Нечаянной Радости»
Б. Садовской (Рецензия на сборник. — Русская мысль, 1907, № 3, отд. 3, с. 52).
Критик А. Измайлов уже после «Земли в снегу» готов счесть «утонченность
субъективизма» главным в Блоке; целиком одобряя такой подход к
человеческому образу, будто бы присущий поэзии Блока, Измайлов утверждает,
что Блок «… весь… в попытках подслушать в своей душе смутные, полусонные
настроения, дремотные воспоминания», что «… область реального, ясного
чувства ему совершенно чужда, его совершенно не занимает» (Иероглифы
новой поэзии. — Образование, 1908, № 9 – 10, с. 39). Стремление трактовать
Блока как «субъективиста» и «импрессиониста», таким образом, одинаково
присуще как обычным, рядовым буржуазным критикам, так и символистам-
соловьевцам; от них оно закономерно переходит к современным западным
извратителям творчества Блока и иногда к единичным советским
исследователям, стремящимся быть на уровне буржуазной «науки». В
конкретном анализе И. Анненский и В. Брюсов толкуют Блока совсем иначе.
реальность вошла в поэзию А. Блока, подчинила ее себе. Мистические
предчувствия сменились чувствами земными…»201 Для Брюсова «Ночные
часы» в развитии Блока — тот пункт, который заново переосмысляет всю его
эволюцию, ставит все на свои места, окончательно обращает внимание поэта к
земным делам и людям. Конечно, необыкновенно ценно то, что Брюсов не
обманывается скептической тенденцией, присущей композиции книги, хочет
увидеть и по-своему видит противоборствующую тенденцию в самих стихах, в
их фактическом содержании, смысле, в их идейно-художественной реальности.
Но само их содержание, конечно, Брюсов представляет во многом упрощенно,
впадая в обратную односторонность; поэтому он, выдвигая новые
содержательные моменты в своей оценке «Ночных часов», в то же время не в
силах подхватить и по-новому развить то ценное и важное, что было в его