А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
новаторе») и само по себе связывание трагедийного жизнеутверждения в плане
содержания с открытым выявлением классической традиции в стихе Блока на
высшем этапе творчества поэта.
В самой эволюции Блока тут тоже есть своя особая противоречивость.
Классичность формы (в широком смысле слова) более явно выступает в
«Ночных часах», где собраны стихи 1909 – 1910 гг., чем в первом издании
третьей части трилогии лирики («Снежная ночь»), где много стихов с особо
остро проявляющейся
открывается «Снежной маской»), В дальнейшей работе над трилогией лирики,
продолжающейся до конца жизни поэта, все больше и больше приходит в
соответствие наибольшая духовная зрелость Блока в третьем томе с
одновременной концентрацией именно здесь наиболее строгих, явственно
связанных с классической традицией и по форме, стихов. Классическая
строгость очертаний, классические интонации и, наконец, сознательная
ориентация на классику при решении ряда тем, бесспорно, из всей трилогии
лирики в наибольшей степени присущи именно третьему тому,
представляющему собой одну из вершин великой русской поэзии.
Однако самую проблему «классичности» нового и высшего этапа в
развитии Блока-лирика, проблему, вскоре ставшую настолько явной, что ее
немыслимо было отрицать, можно было истолковывать по-разному; появляются
попытки видеть в самой «классичности» некую новую схему или даже «прием»,
способ обработки жизненного материала, однолинейно или даже однотемно,
суженно, сквозь определенный литературный канон оценивать
действительность. Подобные попытки втиснуть творчество Блока в новую
«синтетическую» схему особенно отчетливо проступают в статьях
Н. С. Гумилева на страницах журнала «Аполлон» (ставшего постепенно
органом вновь возникшей в 10-е годы акмеистической литературной
группировки) о «Ночных часах» и первом издании трилогии лирики. На
протяжении 900-х годов Блок с большей или меньшей степенью осознанности
боролся за право безбоязненного, трезвого взгляда на жизнь и ее реальные
противоречия, на человека и коллизии его сознания, связанные с
противоречивостью русской жизни. Особая трудность борьбы Блока с
примиряющими, сглаживающими жизненные противоречия схемами, с
искусственными конструкциями «цельного», «синтетического» человека, вроде
тех схем, которые предлагались ему символистами-соловьевцами, состояла в
том, что соблазны такого рода отчасти присущи были самому Блоку. Тут играли
роль многообразные факторы; немалое значение имела идейно-художественная
невооруженность поэта, но имело значение и то обстоятельство, что Блок, с его
тягой к жизни, к духовному здоровью, к человеческой полноценности, хотел бы
206 Галахов В. (В. В. Гиппиус). Рецензия на драму «Роза и Крест». —
Русская мысль, 1914, № 5,
отдел 3, с. 31.видеть их воплощенными в искусстве и, иногда даже не веря в
подсовывавшиеся ему схемы «цельности», в особо сложные поворотные
моменты соблазнялся такого рода схемами. Возникала подчас борьба с самим
собой, с художественно-философскими иллюзиями и самообманами. Однако по
мере движения самой действительности, разоблачавшей такого рода иллюзии,
Блок мужественно и твердо отказывался от самообманов, отстранялся от
мнимых соратников, искал и находил трезвую «пристальность взгляда» на
действительность и раздиравшие ее противоречия, на человека и его
трагическую судьбу в современном мире. В 10-е годы ему приходится вести
внутреннюю борьбу с попытками истолкования обретенной им самим
«классичности» как своего рода «синтетической» схемы, призванной якобы в
«оптимистическом» духе утвердить наличные социальные отношения.
Пытаясь построить программу новой, акмеистической литературной школы
на идеях «мужественного» приятия и «утверждения» жизни вне ее трагических
общественных противоречий, Н. Гумилев уже в рецензии на «Ночные часы»
хочет истолковать поэзию Блока как своего рода «синтез», примиряющий
разные литературные направления и тем самым дающий возможность
«примирения» в искусстве также и коллизий сознания. По Гумилеву, для поэзии
Блока характерно влечение «… не к делу или призыву, а к гармонии…»; в чисто
литературном плане Гумилев видит, что Блок в «Ночных часах» обнаружил
свою прямую преемственность от больших русских поэтических традиций —
Лермонтова и Некрасова. Однако, согласно Гумилеву, сами эти традиции —
литературные темы, которые Блок удивительно гармонически сливает: «Как
никто, умеет Блок соединять в одной две темы, — не противопоставляя их друг
другу, а сливая химически», — в итоге же «этот прием открывает нам
безмерные горизонты в области поэзии»207. Иллюстрируется же подобный
литературный «синтез» «Итальянскими стихами» и циклом «На поле
Куликовом», т. е. вершинами блоковского трагизма в истолковании
современного человека. Гумилев не отвергает эти важнейшие для Блока нового
этапа произведения, как это мы видели у Брюсова; он только подменяет
присущее им художественное единство истории — «химическим слиянием»
тем, получается «гармония» вместо блоковской лирической трагедии. Более
определенно общественный смысл построений Гумилева в связи с творчеством
Блока выступает в его статье о трилогии лирики в ее первой редакции. В
данном случае Гумилев философски обосновывает свои представления о
«гармонии», «химическом слиянии» разных тем, будто бы найденном