А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
прежних отзывах о поэзии Блока, — так, идея «вереницы душ», столь
существенная для теперешнего Блока и в свое время выдвинутая самим же
Брюсовым, сейчас уже им забыта.
Ценно то, что Брюсов теперь видит эволюцию Блока в ее трех основных
этапах. Этап первого тома, по Брюсову, состоит в том, что в образе Прекрасной
Дамы выдвигается художественная концепция, претендующая быть в своем
роде «концепцией жизни»: стоящее за этим начало «… должно, широко
проникнув в мир, возродить, воскресить его». В период
составляющих второй том, по Брюсову, в блоковскую «… поэзию вторгается
начало демоническое…» в ряде образов, одновременно «олицетворяющих
начало земное». Борьба этих начал, по Брюсову, остается в поэзии Блока
неразрешенной. В своих последних стихах он ищет новых сил в отказе от своих
юношеских всеобъемлющих концепций, в обращении к темам более узким, но
более конкретным, к заботам, радостям и печалям родной «горестной земли»202.
Брюсов противопоставляет давившие на творческое сознание Блока
«всеобъемлющие» схемы соловьевства присущему поэту стремлению понять
современного человека, его горести, печали и радости и утверждает, что
подлинную художественную силу Блок находит именно в поэтической
ориентации на конкретную жизнь и конкретного человека. Сам Блок со многим
в брюсовской интерпретации содержательного членения его трилогии лирики
согласился: «Пришла “Русская мысль” (январь). Печальная, холодная, верная —
и всем этим трогательная — заметка Брюсова обо мне. Между строками можно
прочесть: “Скучно, приятель? Хотел сразу поймать птицу за хвост?”»
(Дневниковая запись от 13 января 1912 г., VII, 122 – 123). Блок согласен с
содержательной стороной разбора Брюсова и в то же время как бы находит
здесь подтверждение своему скепсису. Объясняется это во многом тем, что сам
Блок в реальном содержании своего творчества уже ушел далеко вперед от
брюсовских построений. Однако мысль Брюсова об обращении Блока к
жизненной конкретности носит во многом слишком общий характер: отвергая
201 Брюсов Валерий. Александр Блок (Рецензия на книгу первую собрания
стихотворений и «Ночные часы»). — Русская мысль, 1912, № 1, отдел 3, с. 32.
202 Русская мысль, 1912, № 1, отдел 3, с. 31.
соловьевские «всеобъемлющие» схемы, Брюсов в то же время не видит, что у
Блока фактически уже присутствует в стихах «Ночных часов», вопреки сверху
«наложенной» на книгу скептической концепции, иная, не соловьевская
концепция единства — единства истории. Примечательно, что Брюсов отвергает
как раз центральные для этой новой блоковской творческой концепции
произведения: «Меньше нам нравятся раздумья А. Блока над судьбами России и
его, несколько надуманные, стихи о итальянских городах. Переводы А. Блока
стихов Гейне — очень хороши»203. Для Брюсова неприемлемы блоковские стихи
о России (с циклом «На поле Куликовом» в центре их) и «Итальянские стихи»,
т. е.
те именно вещи, без которых немыслим «Страшный мир» (а основныестихи из этого раздела-цикла Брюсов как раз не только одобряет, но именно на
них строит свою положительную оценку); далее, Брюсов не улавливает, что в
логике композиции книги переводы из Гейне не просто переводы, но выражение
определенной противоречивости идейной концепции сборника.
Именно эту противоречивость внутреннего содержания блоковской книги
понял и достаточно ясно выразил молодой критик и поэт В. В. Гиппиус
(позднее — видный советский литературовед) в рецензии на «Ночные часы».
Гиппиус в своей конечной оценке находит в сборнике трагическое сомнение и
противопоставляет ему блоковскую же поэтическую формулу внутреннего,
перспективного единства жизни, ее поступательного драматического хода:
«Ночные часы» — книга отречения. Верится, что за этим отречением — не
смерть, а «волна возвратного прилива»204. Цитируя «Итальянские стихи» (и
вообще выше всего оценивая в своей рецензии, наряду со «Страшным миром»,
также и «На поле Куликовом» и «Итальянские стихи»), Гиппиус Блока — поэта
«отречения», поэта трагического отчаяния — видит в единстве с Блоком, заново
утверждающим в своем стихе и жизнь со всей ее конкретностью; поэтому
эволюция Блока в целом рисуется как новый этап в развитии русской
поэтической классики. Естественно, что, оставаясь в пределах идейно-
духовных особенностей литературного времени, Гиппиус о «классичности»
вершинного этапа в творчестве Блока говорит более явно в применении к
качествам стиха; содержательная сторона чаще остается в подтексте и
недостаточно развернуто высказывается, но присутствует она постоянно:
«Какая-то строгая школа пройдена поэтом, недавний новатор дал ряд стихов,
которые признает каноническими самый рьяный классик. В его “Демоне” есть
лермонтовское не только в названии…»205 Несколькими годами позднее тот же
В. В. Гиппиус в рецензии на драму Блока «Роза и Крест» более определенно и
точно выразил мысль, что в новом блоковском творчестве утверждение
закономерностей обычной жизни принципиально важно прежде всего с точки
зрения поисков типа человека, активно приемлющего действительность в ее
реальной трагической сложности, — у Блока в его драме, по Гиппиусу,
203 Русская мысль, 1912, № 1, отдел 3, с. 32.
204 Гиппиус Василий. Александр Блок. Ночные часы. Четвертый сборник
стихов. — Новая жизнь, 1911, № 12 (ноябрь), с. 271.
205 Новая жизнь, 1911, № 12 (ноябрь), с. 269.
проявляется «… острая потребность найти пути в этом — уже не волшебном
мире, в котором надо жить»206. В высокой степени ценно (в особенности на
фоне буржуазной критики, толковавшей о Блоке-поэте как о «субъективисте-