А. Блок. Его предшественники и современники

действительно никогда не интересовался специально философскими

вопросами, как таковыми, как «чистыми» вопросами теории. Но он очень

интересовался философскими проблемами, подсказывавшимися ему его

творческой практикой, коллизиями русской жизни (как их понимал Блок), и

отвергал (подчас с болью, с внутренними мучениями) те теории и философские

построения, которые оказывались в итоге изучения и постижения их не

соответствующими его жизненному и духовному опыту. Философию

Соловьева, а также соответствующую ей интерпретацию Платона, в начале

своего ознакомления с ними, Блок просто не понимает: «… прихожу часто в

скверное настроение, потому что все это (и многое другое, касающееся самой

жизни во всех ее проявлениях) представляется очень туманным и неясным»

(VIII, 14) — так говорит Блок в письме к отцу от 1 декабря 1900 г. о своих

занятиях по Платону в соловьевском истолковании.

Проблема соловьевства как попытка осмысления и «перестройки»

современной жизни и современного человека встает по-настоящему перед

Блоком только тогда, когда Блок знакомится и входит в дружеское общение с

супругами Мережковскими, а затем с Андреем Белым. Беседы и споры с этими

людьми (особенно большое значение тут имела поначалу дружба с

З. Н. Гиппиус) были для Блока своего рода «школой» соловьевства. Духовный

опыт Блока в эту пору (чрезвычайно важную, ответственную с точки зрения

47 Белый Андрей. Начало века. М.-Л., 1933, с. 122.

становления его творческого мировоззрения) зафиксирован в юношеском

дневнике. Записи дневника длятся с конца 1901 по конец 1902 г. Чрезвычайно

знаменательно, что специфически соловьевского типа философствование

отсутствует на страницах дневника до записи от 26 марта 1902 г., в которой

сообщается о знакомстве с Мережковскими и вручении Блоку З. Н. Гиппиус

письма Андрея Белого в редакцию журнала «Новый путь». Только с этого

момента в дневнике появляются размышления на темы соловьевства в том

особом варианте, который характерен для Мережковских. Все эти раздумья

представляют собой непрекращающуюся внутреннюю полемику с «туманной и

неясной» для Блока соловьевской теорией «синтеза». Чрезвычайно

примечательно то обстоятельство, что эта полемика с концепциями «синтеза»

по времени совпадает с созданием наиболее ответственной части «Стихов о

Прекрасной Даме». Ведь одновременно пишутся главы IV – VI «лирического

романа» окончательной композиции канонического первого тома

(биографически этот поток стихов подводит к решительному объяснению Блока

с Л. Д. Менделеевой, поэтически — к завершающему лирическую трилогию

первого тома разделу «Распутья»); в первом издании «Стихов о Прекрасной

Даме» этим главам соответствуют важнейшие из стихотворений, входящих в

раздел «Неподвижность» и относящихся к тому же периоду.

Возникающая в беседах и в переписке с З. Н. Гиппиус теория «синтеза»

воспринимается Блоком поначалу вне всяких связей с соловьевством, как

самостоятельное построение Мережковских. «Мне кажется, что для

деятельности, особенно же мистической, необходимо единство, т. е. так или

иначе — известный синтез. А для синтеза…» (запись от 2 июня 1902 г., VII, 47).

Запись оборвана, дальнейшие конструирования в духе Мережковских Блок не

производит, хотя в других записях и мелькают головные схематические идеи в

духе «нового христианства». Тревожит Блока то обстоятельство, что новые для

него мысли ведут к религиозности, которая Блоку явно чужда: «Да неужели же

и я подхожу к отрицанию чистоты искусства, к неумолимому его переходу в

религию. Эту склонность ощущал я (только не мог формулировать, а Бугаев,

Д. Мережковский и З. Гиппиус вскрыли) давно…» В этом же контексте

возникают мысли о книге Д. С. Мережковского, посвященной Толстому и

Достоевскому и являющейся главным теоретическим, обоснованием «нового

христианства» Мережковских: «Прочесть Мережковского о Толстом и

Достоевском. Очень мне бы важно» (запись от 2 апреля 1902 г., VII, 44 – 45).

Дальнейшие споры и собеседования на эти темы обнаруживают чуждость,

неприемлемость для Блока теории «синтеза».

Сами Мережковские усиленно подчеркивали в своем учении «деятельную»,

«жизненно-практическую» сторону и на этом основании пытались

противопоставлять себя Соловьеву. Блока это возмущало: «M-me Мережковская

однажды выразилась, что Соловьев устарел и “нам” надо уже идти дальше»

(VIII, 49) — так передает Блок в письме к брату философа, М. С. Соловьеву,

отношение Мережковских к Вл. Соловьеву. По существу же теории

Мережковского по сравнению с Соловьевым ничего нового, кроме известной

вульгаризации, еще большего схематизма и деревянной конструктивности, не

содержат. Согласно этим теориям, в современном человеке расщеплены «дух» и

«плоть»; поэтому «деятельное» и «практически-жизненное» задание

современности состоит в том, чтобы создать гармонического человека с единой,

синтетической, «духовно-плотской» жизнью. Вместе с тем необходимо также

создание «синтетической», гармонической общественной структуры, так как в

исторической жизни человечества точно так же проявлялись тенденции к

расщеплению, раздельному существованию духовных и чувственных начал.

Преодоление такого положения вещей достижимо на двух путях — чисто

индивидуальном и общественном. В чисто индивидуальном плане необходимо

преодолеть веками насаждавшееся христианской церковью презрение к плоти, к

чувственному началу в каждом отдельном человеке. Согласно Мережковскому,