Абонент вне сети

Конечно, дед лукавил. Попробовал бы кто-нибудь переместить его на тридцать лет назад – к Брежневу, общежитию, болгарским сигаретам, очереди на «запорожец», двум детям и располневшей жене, от которых он ушел с головой в оперативно-розыскную деятельность. Думаю, старость и вялость не помешала бы ему уделать за это кочергой полвзвода бывших коллег.

– Один мой товарищ работал у вас в районе, – начал я. – Зовут Юра Тихонов, и в последнее время его моральный облик стал вызывать у меня такие сомнения, что не обойтись без ваших мудрых консультаций. Далеко он, по-вашему, может зайти тысяч за сто долларов?

– Правильно, со мной лучше напрямки рубить, хотя и сразу видно, что стратегии и тактике беседы вас не обучали, – одобрил Задорожный. – Чутье мне подсказывает, что такие люди и за тысячу рублей могут положить кого-нибудь под электричку. Когда я приехал в район и увидел личный состав, я подумал, что здесь по ошибке «столыпин» разгрузили – чисто урки. Я до сих пор не понимаю, как родина могла доверить им оружие. За год из 135-го отдела пять трупов задержанных вынесли. Один головой о стенку бился, второй зачем-то на крышу полез и упал.

– А я думал, в милиции надо и пить, и бить, – сказал я. – Мне рассказывали, что иначе даже кражу кота бабы Дуси не раскроешь.

– Правильно, человека проще напугать, чем уговорить, – старик сложил руки на груди, показывая, как нелегко дается ему данная тема. – Скажу вам по секрету, я тоже знаю, куда нужно бить, чтобы синяков не оставалось. Но одно дело злодея колоть, чтобы хоть на время избавить от него общество, а совсем другое – всех подряд с целью получения личной прибыли. А уже третье – вычислять в районе солидные квартиры и наводить на них уголовников. И совсем четвертое – это когда владельцы пропадают, а их квартиры уходят через одно и то же агентство недвижимости.

– Это вы про Юру все?

– А там и Юры, и Геры, и Веры – все очень жесткие ребята, и в милицию пошли не для того, чтобы лампочки у тебя в подъезде охранять, – Задорожный разошелся и нервно закинул ногу за ногу. – Ты наверняка хочешь спросить, как я себе такую квартиру отгрохал с зарплаты в триста долларов? А я расскажу. Приходит ко мне человек и говорит: мол, открываю строймаркет в районе, заплатил строительной фирме, сроки прогорели, они ничего не делают и каких-то бандитов мне показывают – типа, с ними разбирайся. А почему не помочь хорошим людям? Но я только тем помогал, кто мне контракт показывал. Благодарили, естественно. Или мне глава района говорит: вот помещение под кафе освободилось, а инвестора нет. А почему бы не стать инвестором, если деньги свободные есть. Хоть дети и внуки добром вспоминать будут.

– Откровенность за откровенность: Юра Тихонов мог убить друга, которого пятнадцать лет знает, ножом в спину, чтобы обокрасть?

– А раньше у него была такая возможность?

– Не знаю.

– Здесь все из-за бабок, – старик взглядом искал ответы где-то за окном. – Сейчас такая жизнь: каждый может пером сунуть, если разрешить. А потом меценатство, отреставрированные церкви и персидский кот на коленках. Я одного бандита знаю, который теперь миллионов семьдесят стоит. Раньше утюгом народ гладил чуть не каждый день, а вчера не стал водить дел с партнером, который на охоту с ружьем ходит. Ты типа агрессор и убийца, а я сирот в Дагомыс вожу. Личина у человека играет. А мог убить или не мог, это разговор несерьезный. Каждый сможет, если «феррари» перед ним поставить и Анджелину Джоли со спины показать.

– А как мне понять?

– Факты изучать – больше никак. Где был в момент убийства, кто подтвердить может, с кем общался по телефону и лично? Что за люди, надо узнать. Вечными вопросами мучиться не нужно, пока с текущими не разобрался. А кого убили-то?

Я рассказал, а Валерий Викторович взял со стола блокнот и забегал по листам ровным нестарческим почерком.

– Есть у меня на Ваське люди в убойном, подскажу, чтобы интерес проявили. Чего побледнел-то так? Чай невкусный?

– Обидно, как сука позорная, за своими шпионю.

– Позор, дорогой Егор Романович, понятие очень расплывчатое, – Задорожный обрадовался возможности пофилософствовать. – У меня первое образование медицинское, пока учился, на «скорой» подрабатывал, естественно, не спал ни хрена. Однажды прихожу к профессору на квартиру после суток зачет сдавать, а у него две старушки сидят – чинные такие, об Уильяме Ослере разговаривают. Профессор меня в кресло усадил: мол, подождите, Валера, пока мы закончим. А я ему как на духу говорю: устал страшно, выключаюсь совсем. Сел и улетел куда-то. Просыпаюсь – старушки ушли, профессор меня с дрожащими губами за плечо трясет: «Валера, вы меня опозорили!» «Как так, – говорю, – даже в мыслях не было», а он: «Вы посмели при женщинах сказать, что вы устали!» Интересно, что бы он сейчас сказал, глядя на мою жизнь.

– Спасибо вам, – я не знал, что еще сказать.

– Если решил разобраться – разберись до конца, – Валерий Викторович поставил на поднос пустую чашку. – Главное, не бросай все, как лох, на середине, даже если чувствуешь что неправ. А теперь пойдем в снукер поиграем.

Я вышел от Задорожного около семи часов вечера, когда сотни автомашин беспомощно гудят в пробках, а пешеходы со сжатыми челюстями несутся в сторону метро, словно там раздают мармелад. И все они видят друг друга. И никто не хочет быть похожим лицом на курью попку с алчными глазками. Пешеходы думают, что выходом является автомобиль. Но в кресле водителя может скрываться еще больше разочарований, потому что больше шансов увидеть в зеркале заднего вида собственное лицо, когда зыркаешь по сторонам в страхе поцарапать крылья. С таким лицом нельзя летать, улыбаться себе в зеркало по утрам и вообще жить. С таким лицом нельзя даже докладывать на утренней планерке. С таким лицом любой приличный человек должен сделать себе сеппуку. Но мы думаем, что, заработав много денег, сменим это лицо на другое. Но даже у тех немногих, кому это удалось, оно проступает снова, когда приходит смерть, а заработанные деньги достаются равнодушным близким.

На входе в станцию «Черная речка» шла толкучка, в которой всегда побеждают свирепые бабки, – они всегда куда-то едут и всегда оказываются впереди меня. Поэтому я пошел через мост на Каменный остров, чтобы подумать, поберечь лицо, и часа за полтора дойти до дома пешком. Но мне помешал Юра Тихонов со своим звонком.

– Надо поговорить прямо сейчас, – его голос звенел как натянутая струна. – Если хочешь, подхвачу тебя на машине.

– А что случилось? – Я имел все основания полагать, что утренняя история с Булочником получила какое-то продолжение.

– А ты не в курсе, что случилось? – взвился Тихонов. – Даню Ретунского убили, слышал, нет? А ты ищешь не там, где нужно.

– Где хочу, там и ищу, – ответил я, похолодев внутри.

– Это положительно тебя характеризует. Короче, приезжай в баню на 17-ю линию, – отрезал Юра. – Когда сможешь?

Я смог через полчаса. Я за минуту зашел в метро, растолкав толпу, никого не пропустив вперед и не обернувшись ни на одно женское шипение. Юра каким-то образом знает о моих шевелениях, может, и о визите к Задорожному знает. От него можно всего ожидать, но баня на 17-й линии была людным местом, общий зал даже не был разбит на кабинки. Бояться мне нечего, а атмосфера из голых распаренных тел как ничто способствует открытым разговорам.

Тихонов ждал меня в машине у входа. Он был собран, как перед дракой: выбросил сигарету, пожал мне руку и молча пошел за билетами. Мы поднялись на третий этаж, купили пару веников, квас, тапочки и простыни. Потом Юра что-то обсудил с банщиком, и нас сопроводили в отгороженный от зала закуток, где пахло сыростью и хлоркой, а шесть шкафчиков загораживали свет из окна.

– Пойдем веник замочим да погреемся, – Тихонов быстро стаскивал с себя одежду. – Бабла с собой много? Тогда можешь вещи не сдавать.