Абонент вне сети

Я сделал жест официантке. Но Николай Григорьевич умел держаться в седле не хуже ковбоев с родео.

– Милая, – молвил он. – Нам еще пол-литрика водочки, по пиву и каких-нибудь устриц. Эх, хорошо в стране советской пить!

Он ел, пил и рассказывал. Мы узнали, что ему принадлежат все автозаправки в Сочи. Что во время службы на флоте он предотвратил гибель авианосца. Что Чубайс постоянно зовет его к себе первым замом, но Николай Григорьевич неизменно отказывается: «Толя, ну на кого же я оставлю музей, все ведь разворуют». Он даже не вставал в туалет, не давая нам с Нюшей обсудить план избавления от этого ига. Через час я снова демонстративно уставился на позолоченный циферблат.

– Николай Григорьевич, ваша жена и дети уже полтора часа ждут вас на ветру со снегом, – еще раз повторил я.

Он словно очнулся.

– Моя жена и дети? Меня? Полтора часа? – Москвич решительно разлил водку по рюмкам. – Ну, значит, не повезло. Я вообще ее в Казахстане взял, в Москву привез, одел, детей сделал. Подождет, ничего страшного.

Минут через пятнадцать к нему робко подошел старший сын и легонько подергал за рукав, словно опасаясь получить по лбу. Николай Григорьевич ребенка опознал, сказал, чтобы они сели покушать за какой-нибудь столик, – и снова углубился в рассказы о своем подвижничестве. Часа через два он наконец подустал и попросил отвезти его в гостиницу. Нюша уже смотрела на нас одним глазом, и только воля поддерживала открытым второй. Я попросил счет, и наш рассказчик наконец-то отпросился в туалет. Нам принесли длинный свиток «под старину», выглядевший словно указ кого-то из Рюриковичей.

– У меня не хватит денег, – сказала Нюша и засмеялась под моим благодарным взглядом. – Кто же знал, что человек может столько сожрать.

Я вспомнил, что был в этом ресторане с Артемом Пуховым на годовщине открытия, и мне подарили карту с 10-процентной скидкой. Но я ее с тех пор ни разу не видел. Без особой надежды я подошел к администратору, сбросив всю спесь, с которой я утром сбрасывал здесь пальто. И случилось чудо – он помнил меня в лицо, а моя фамилия отыскалась в списках обладателей карт. Нам пересчитали приговор, и у Нюши осталось в кошельке 30 рублей.

Николай Григорьевич прощался долго, пытаясь как можно плотнее прижаться к Нюше. Похоже, он был чистым натуралом, и со мной ручкался куда более сдержано. Я в отместку облапил его жену.

– Так приятно было с вами познакомиться, – на ощупь она была как манекен. – Надо будет обязательно свозить вас на охоту. Знаете, как это здорово? Чаепитие до утра, умные разговоры, кровь вальдшнепов. Жалко, Анна Дмитриевна уезжает в Токио.

– Такси, я надеюсь, уже оплачено, – тронул меня за рукав Николай Григорьевич.

– Сейчас решим, – я уверенно шагнул к машине и заглянул к водителю. – Вы пластик принимаете?

– Только наличные, – как я и ожидал, ответил таксист.

– Ну ничего, возьмите у него чек и пришлите нам, – я еще раз протянул чисто русскому человеку руку. – Мы ведь теперь с вами друзья!

– Процент все-таки не мой, – музейщик поморщил нос.

Я еще раз напомнил ему, что дружба важнее, ссылался на дона Корлеоне и обещал после подписания контракта вавилонские ночи на Ямайке. Для верности я даже красноречиво взглянул в сторону Нюши. Похоже, подействовало: он еще раз пошел целовать ее в шею, буркнул «Я сюда еще вернусь» и сел на переднее сиденье, не глядя на семью.

Когда я привез Нюшу к ней домой, ее сознание уже спало, включился автопилот, который снимал с нее одежду, украшения и вел в душ. Я заварил ей чай, а на тумбочке у незаправленной постели нашел упаковку алкозельцера. Ее квартира была похожа на типичное жилище занятой женщины, которое нечасто посещает домработница.

Нюша вернулась ко мне, завернутая в розовое полотенце, выпила залпом обе приготовленные кружки и сложилась в кресле, обессиленная, как первокурсница после сессии. Не знаю, зачем, но я решил выступить с речью:

– И вот это бизнес? К этому всем надо стремиться? – Я показывал рукой куда-то за окно. – Поить разный быдляк и намекать на возможность интима – это круто? А все остальные, кто работает за зарплату, – лохи. Ты, правда, смогла бы лечь под это чмо за контракт?

Только тут я осознал, что она спит. Конечно, она ведь спала задолго до того, как попала домой. Я взял ее на руки и перенес в кровать. Не могу сказать, что таскать табуированную девушку друга для меня то же самое, что рулон рубероида. Я с тихой радостью почувствовал, что полотенце на ней насквозь мокрое, и у меня есть все дружеские основания его снять.

У нее оказалось загорелое тело, маленькие соски и татуировка с горящим сердцем на лобке. Я не чувствовал позыва немедленно лечь на все это сверху, но и выключить свет не было сил. То ли ей помешала лампочка, то ли она играла со мной, но через минуту она повернулась от меня на бок, подогнув под себя ноги. Тут я наконец понял, что это уже слишком. Я укрыл ее одеялом, выключил свет и пошел размышлять о том, что жизнь всегда смеется над нами, когда мы решаем, будто чем-то лучше других.

После встречи с Тихоновым в девять часов утра меня разбудил звонок по городскому телефону.

– Здравствуйте, вам сантехники нужны? – спросил мужской голос.

– Нет, – машинально ответил я.

– Ну ладно, я тогда в конце недели позвоню, – сообщил голос и повесился.

Надо отключать городской телефон на ночь, иначе этот хмырь разбудит меня еще раз. Я смотрел на грозовое небо за окном, нависшее над городом, как возмущенное божество. Одинокий громоотвод на соседней крыше качался на ветру жалко и безнадежно. Я прокручивал в голове беседу с Юрой, и ненависть заполняла пустоты во мне как из водопроводного крана. Я очень хотел поверить в эту версию: убийца героя – бывшая любовница, хладнокровная тварь с кошельком вместо сердца. Я нашел в мобильнике один полезный номер, но меня перехватил встречный звонок Бориса Палыча Когана.

– Егорка, у меня беда, – констатировал музыкант голосом умирающего Франкенштейна.

– Запор или золотуха? – пошутил я.

– На меня напали и убили.

В ответ я начал напевать My Way. Он потребовал, чтобы я заткнулся и приехал к нему, потому что он умирает. У него, как минимум, сотрясение мозга. Вчера вечером он подходил к своему дому, его нагнали и ударили по голове чем-то тяжелым. Он пришел в себя только глубокой ночью, почувствовав вкус крови во рту, – его зубы от холода компостировали ему язык. Рядом не было никого, кто хотел бы оказать ему помощь, отсутствовали также бумажник, часы, мобильник и гитара с чехлом.

Когда я ехал на метро, я думал о Лике и Коле. Они были бы явно не против, чтобы Коган околел около своего подъезда. Может, они и Дэна убили ради квартиры? Или это сделал один Коля? Но ведь Лика ему не жена и даже не рвется в жены. Тогда какой смысл портить себе карму без всякой гарантии?

Коган встретил меня в стандартном домашнем одеянии – семейных трусах с проплешинами. Сегодня имидж дополняли бинты на голове с красным пятном на темени – прямо батяня-комбат.

– Заходи, – он стиснул мне руку. – Завтракать будешь? У меня, правда, ничего нет.