Абонент вне сети

Гагарин долетался, а я дописался: получил иск о защите чести и достоинства, которые я растоптал полгода назад. Я подробно расписал в журнале «Перископ» тернистый путь одного бандюгана от сперматозоида до учредителя восемнадцати фирм, увенчавшийся контрольным выстрелом в подъезде. Жена и брат убиенного оценили свои моральные страдания в миллион рублей – по пятьсот тысяч с меня и с газеты. Переговоры сторон к консенсусу не привели, и в тот день нам предстоял первый раунд судебного процесса.

Главным молотобойцем с нашей стороны был почетный юрист Петербурга Андрей Соловьев, который чувствовал себя в зале суда как рыба в воде, одновременно признавая, что любое выступление адвоката – это стриптиз. Но раз уж выбрал в жизни стезю стряпчего, то нужно отбросить комплексы и оголяться красиво. И Соловьев творил маленькие чудеса. Однажды 11-летний сын Андрея не захотел писать контрольную по геометрии и заминировал школу посредством анонимного звонка в дежурную часть. Соловьев сражался за отпрыска в суде три часа и доказал-таки, что в деструктивном поведении мальчика виноват не он сам и даже не его семья, а халатность педагогов. Террорист отделался небольшим штрафом, а Андрей приехал домой и впервые узнал, что такое сердце.

Когда я вошел в здание храма правосудия, в ноздри ударил тяжелый запах штукатурки. В храме Фемиды шел ремонт: в лестничном пролете громоздились строительные леса, с которых было невозможно достать до стен, а сами стены обильно забрызганы капающими с потолка белилами. Порывы ветра врывались в окна и гоняли по всему зданию строительную пыль.

Я поднялся по лестнице на третий этаж и на скамейке в коридоре нашел Соловьева и Диму Волчека. Нечесаная борода и серьга в ухе Волчека резко контрастировали с покроем черного кардигана, в котором он был похож на остепенившегося корсара. Мужчины негромко обсуждали вчерашний милицейский сериал, иногда презрительно поглядывая в сторону адвоката истцов, который в пяти метрах от них делал вид, что изучает документы. У адвоката было лицо проктолога и всего одна рука.

– Егорка, здорово, – протянул клешню Волчек. – А мы тут с Валеричем прикинули, что наши шансы на победу – процентов девяносто. Все факты у нас доказуемы, и юрист наш явно сильнее.

Конечно, Дима говорил это не мне, а ушам однорукого, который и так чувствовал себя как кошка на раскаленной крыше. На самом деле у нас не было ни единого документа, но Соловьев обещал заволокитить дело года на два-три. А за это время, как он выражался, либо султан сдохнет, либо ишак.

– Точно, – подхватил я. – Мне тут такие документы обещали. Этих марамоев самих же и закроют.

В этот момент отворилась дверь зала заседаний, и в коридор вышла блондинистая секретарша лет двадцати. Юристы по-военному подскочили с места, наш визави даже уронил на пол «дипломат».

– Базановы против «Перископа»? – В голосе девушки чувствовалось превосходство.

– Мы – «Перископ», – отчеканил Соловьев.

– Я представляю интересы семьи Базановых, – подала голос конкурирующая фирма.

– Сейчас у нас перерыв, – продолжала девушка. – Мы начнем через пятнадцать минут.

– Мадемуазель, а как вас зовут? – Соловьев, как перед выходом на сцену, пытался раскрепоститься и поймать вдохновение.

– Екатерина, – девушка удивленно подняла глаза. – А что?

– А то, что у меня для вас небольшой презент, – Андрей щелкнул замком «дипломата». – Не бойтесь, это не взятка, просто я на досуге пишу детективы и на днях у меня как раз вышла очередная книженция. Я вам подпишу.

Я успел рассмотреть на обложке фолианта коллаж из пистолета, бутылки водки, голой задницы и удивительно похожей на нее морды с зажатым в зубах кинжалом. А еще заголовок – «Презерватив для убийства». Соловьев, изогнувшись на стуле как китайская гимнастка, строчил дарственные слова, теплые, как сочинский песок в августе. Екатерина унесла «Презерватив» в смущении, а Соловьев поймал завистливый взгляд однорукого коллеги.

– Пошли курить, – Андрей сиял, как подсветка Дворцового моста. – Теперь точно дело выиграем.

– Не факт, что ход с книгой удачный, – возразил я, когда мы спускались по лестнице. – Вдруг ей претит насилие. Кстати, там порнухи много?

– Это же роман про розыск серийного насильника, – удивился Соловьев. – Раком, боком – все как положено. Закон жанра.

– Егор, – на улице Волчек закурил и понизил голос, – для тебя есть задание от самого Игоря Борисовича. В последнее время у нас проблема с гвоздями номера, поэтому приходится мозги напрягать. Игорь Борисович вчера весь день в кабинете сидел, мыслил. Так вот, он обратил внимание, что если в начало слова «армагеддон» поставить букву «ф», то получится «фармагеддон». Понимаешь, от слова «фармакология». Классный выкрик! Поэтому тебе нужно написать текст, будто лекарства, которые продают в аптеках, на самом деле не помогают, а, наоборот, убивают. И нужно так все подать, что не один человек перекинулся, не два, а тысячи. А лучше миллионы. Нужно, чтобы читатель испугался. Иначе тиража не будет.

Нельзя сказать, что я никогда в жизни не получал подобных заданий. Однажды «Перископ» пробовал оживить тираж, опубликовав фотохронику самоубийства человека. Правда, постановочные съемки были проведены топорно: студент с актерского возлежал в позе сонного Адониса на обрызганной кетчупом траве, и на труп с переломанными конечностями походил как белка на свисток. Тогда я немного побурчал и написал текст под псевдонимом, но новое задание редакции застряло в горле.

– Ты предлагаешь мне самому травить граждан таблетками? – Я надеялся отмазаться без скандала.

– Зачем? Просто интерпретируй факты, – настаивал Дима. – Главное, чтобы читателя перло.

– Предлагаю заголовок: «\'\'Аспирин\'\' испытывали в Бухенвальде». Или «Рак по рецепту».

– Егор, у нас коммерческая организация, мы зарабатываем деньги на продаже журналов. Нет тиража – нет ничего.

– Димуля, вот представь себе, что пожилой читатель прочитал эту статью, перестал ходить в аптеку и перекинулся. Нам это невыгодно, потому что он перестанет покупать наши журналы. Да и насчет «не убий» потом могут быть предъявы.

– Мы сотрудники фирмы, Егор. Нам платят и приказывают. А наше дело выполнять и не подставлять друг друга, поскольку мы работаем в команде.

Слово «команда» плотно вошло в лексикон Волчека именно в «Перископе» – с его помощью было удобно манипулировать подчиненными. Аналогично обидная фраза «ты меня подставил» могла относиться к любому поступку, который его не устраивал.

Все это плохо вязалось с тем Димой, которого я знал по старому рок-клубу, по концертам «АукцЫона» и «Зоопарка». Тогда он писал неплохие песни, которые пел под семиструнку на квартирниках, и был широко известен в узких кругах благодаря колоритной бородатой внешности и разрывающему связки а-ля Высоцкий голосу. Характер у Волчека был настолько непростой, что к тридцати годам он имел полтора десятка приводов за драки и четвертую по счету официальную жену. Так, утверждая на каждом шагу собственную индивидуальность, Волчек добрался до «Перископа», где растворился как черт в тихом омуте. Возможно, покладистым его сделало прошлое падение с должности редактора крупной газеты, после чего он год терпел дискомфорт, подрабатывая рекламным агентом. О всех доведенных до него приказах руководства говорил «мы решили», а бывших коллег, ушедших к конкурентам, искренне ненавидел и называл «предателями». На моей памяти Волчек лишь однажды напомнил себя прежнего, когда, перебрав на дне рождения фирмы, метнул в Игоря Борисовича две пустые бутылки, но ни разу не попал.

Мы молча докурили и вернулись к залу заседаний. Однорукого у дверей не было. Вероятнее всего, он уже внутри и набирает очки, вливая мясистые адвокатские комплименты в податливые женские уши. Соловьев лицом напоминал вратаря, которому забили гол, пока он ходил за пивом. С реакцией матерой рыси он рванулся к двери, заглянул в зал и вернулся в исходное положение. Его беспокойство улетучилось, поскольку его оппонент беззаботно шел к нам со стороны туалета.

– Базановы против «Перископа», – высунулась и тут же исчезла за дверью голова Екатерины.