Адмирал Империи 33

— Впрочем, в одном я могу быть уверен, — вполголоса пробормотал министр, словно убеждая самого себя. — Если завещание будет озвучено, я сохраняю свою должность и продолжаю держать в своих руках все нити управления. Значит, решено — завещание должно быть оглашено. Но остается вопрос, кого же посадить на трон? Старшего сына императора, Артемия Константиновича, или младшего — Ивана?

Птолемей глубоко вздохнул, взял планшет и, склонившись над ним, начал что-то быстро печатать, периодически сверяясь с какими-то документами на голографическом дисплее. Пальцы Птолемея порхали над сенсорной клавиатурой, словно одержимые. Казалось, они живут своей жизнью, независимо от хозяина. Через несколько минут министр закончил печатать, еще раз внимательно перечитал написанное и, удовлетворенно кивнув, отправил файл по закрытому каналу связи…

Через несколько минут, выйдя из медицинского модуля, где в погасшей регенерирующей капсуле лежало бездыханное тело императора Константина Александровича, Птолемей быстрым шагом в сопровождении вооруженных гвардейцев направился в Большой Тронный Зал дворца. Там, в ожидании вестей о состоянии императора, собрался весь цвет российской аристократии — двор, члены императорской фамилии, представители самых знатных семей Империи, которые находились сейчас в столице.

Птолемей на ходу поправил мундир и вошел через распахнутые двери в Тронный Зал, где гул множества голосов тут же смолк, словно отсеченный невидимым клинком. Все присутствующие обернулись на звук тихо открывшихся пневмо-дверей и обратили на вошедшего свои напряженные взоры. Птолемей невольно усмехнулся про себя, на лицах большинства собравшихся читалась плохо скрываемая тревога. Все они понимали, что вот-вот должно произойти нечто важное, способное перевернуть привычный ход вещей…

В гробовой тишине зала эхом прозвучали слова первого министра:

— Государь-император Константин Александрович Романов пять минут назад покинул этот мир…

Стон и вопли, раздавшиеся в этот момент в зале у большинства собравшихся, были скорее наигранными, чем искренними. Все находившиеся здесь, помимо того, что знали и понимали, что это рано или поздно должно было произойти, являясь взрослыми людьми и опытными в том числе и царедворцами обычно были более скупы в проявлении своих чувств. Сейчас же, театрально заламывая руки и закатывая глаза, они явно переигрывали.

Хотя не все. Несколько человек, в том числе княжна Таисия Константиновна и ее сводный братик Иван, по-настоящему переживали этот драматический в их жизни момент, хотя и не показывали, как им сейчас больно, держа лицо и не опускаясь до слез. Таисия стояла неподвижно, словно мраморная статуя. Иван крепко вцепился в руку сестры, его большие карие глаза были полны непролитых слез.

Все-таки они принадлежали к царской фамилии, пусть и носить титулы им по закону осталось недолго, все равно достоинство они оба сохраняли до конца. Голубая кровь давала о себе знать — с младенчества их учили сдерживать эмоции, держать лицо в любых, даже самых трагических обстоятельствах. И сейчас, в момент величайшего горя, Таисия и Иван оставались верны этому негласному кодексу аристократов.

В отличие от того же великого князя Михаила Александровича — брата покойного императора, который чуть ли не рвал на себе волосы, демонстрируя, как переживает. Высокий мужчина средних лет в парадном мундире метался по залу, то заламывая руки, то прижимая их к груди в картинном жесте скорби. Его громкие всхлипы и стоны эхом отдавались под сводами огромного помещения.

Вот этот точно переигрывал сейчас. Птолемей скользнул по нему презрительным взглядом, едва сдерживая усмешку. О, он прекрасно знал цену этим притворным слезам и показушному горю. Михаил всегда был мастером политической игры, умело манипулируя чужими эмоциями. И сейчас, без сомнения, он уже просчитывал, как извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации.

Что касаемо Артемия Константиновича, то на надменном и каменном лице княжича вообще трудно было найти хоть какое-то проявление эмоций. Он стоял чуть в стороне от остальных, скрестив руки на груди и холодно взирая на разворачивающуюся перед ним драму. Его острые скулы и тонкие губы словно были высечены из мрамора искусным скульптором.

Казалось, Артемия вообще не поразила весть, принесенная первым министром. Впрочем, это было неудивительно. Все знали о непростых отношениях между Артемием и его отцом-императором. Возможно юный Романов даже испытывал облегчение от того, что этот день наконец настал.

— Своей последней монаршей волей, заверенной в завещании, наш усопший император и повелитель, — между тем торжественно продолжал министр Птолемей Граус, поднимая в руке планшет, — повелевает всем своим подданным склониться и приветствовать нового императора… Императора… Ивана Седьмого!

После этих слов Птолемея слезы высохли даже у самых безутешно рыдающих фрейлин. Казалось, время на мгновение остановилось. В огромном зале повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами и шорохом платьев. Все собравшиеся изумленно повернули головы в сторону маленького наследника, пока не решаясь ни на что, тем более ему поклониться.

Мальчик и его старшая сестра, если честно, абсолютно не ожидавшие такого поворота событий, и в миг оказавшись в центре внимания, стояли сейчас как две бледные восковые фигуры. Иван крепче вцепился в руку Таисии, словно ища у нее защиты от обрушившейся на него реальности. Девушка инстинктивно обняла брата за плечи, прижимая к себе, ее глаза метались по залу, выражая смятение и растерянность.

Придворные смотрели то на Ивана, то на старшего сына императора — Артемия, так же растерянно озирающегося по сторонам, то снова переводили взгляды на первого министра, не совсем понимая, как такое возможно, законно ли это вообще и что же им делать. В воздухе повисло напряжение, готовое вот-вот разрядиться громом.

Артемий стиснул зубы, на его скулах заходили желваки. Казалось, еще мгновение — и он сорвется, выплеснет свой гнев, ярость и недоумение. Но нет, старший княжич сдержался. Лишь его глаза полыхнули такой неистовой злобой, что стоявшие рядом вельможи невольно отшатнулись.

— Вы не услышали меня, дамы и господа?! — грозно повысил голос Птолемей Граус, поднимая вверх планшет и демонстрируя всем голограмму завещания с личной электронной подписью монарха. — Милостью Бога и волей усопшего монарха, приветствуйте нашего нового императора и господина — Ивана Седьмого Константиновича!

Голос первого министра, усиленный динамиками, раскатисто пронесся под сводами зала, заставив всех вздрогнуть. На мгновение показалось, что это сам покойный император взывает к своим подданным из загробного мира, требуя подчинения своей последней воле.

Птолемей первым встал на одно колено и склонил голову в почтении перед изумленным мальчиком. Вставать на колено в этой ситуации было не совсем правильно и не вовсе нужно, однако первый министр сделал это для пущей важности момента и для того, чтобы показать остальным, насколько серьезны его слова. Его примеру тут же последовала группа высокопоставленных сановников, стоявших ближе всех к министру.

После этого один за другим все присутствующие робко начали низко кланяться, а некоторые, повторяя за Птолемеем, опускаться на колени перед княжичем Иваном. Это напоминало падение костяшек домино — стоило первой фигуре склониться, как остальные уже не могли устоять. И вот спустя минуту уже почти весь зал склонил головы в знак почтения перед своим новым господином. Лишь Артемий и горстка его сторонников оставались стоять, демонстративно скрестив руки на груди и всем своим видом выражая немой протест. Но их никто не замечал — все взоры были прикованы к застывшему в изумлении Ивану.