Аландский крест

— Отнюдь! — ничуть не смутившись, продолжал император. — Все мои похвалы многократно тобой заслужены. И потому я вновь хочу предложить тебе принять руководство не только Морским, но и Военным министерствами!

— Саша, скажи мне честно, с кем еще ты поделился этой в высшей степени «гениальной» идеей?

— Долгорукову я ничего не говорил!

— Угу. Но судя по тому, как он бесится, все это секрет полишинеля.

— Так что ты скажешь?

— Помнишь, я рассказывал тебе об обезьяне, которая никак не могла решить к кому ей присоединиться, к умным или к красивым?

— Да, — засмеялся Александр, — но к чему это?

— К тому, что мне не разорваться. Максимум, на что я соглашусь, это принять под свое непосредственное командование расквартированные на побережье дивизии. Да и то лишь в том случае, если снова пожалуют союзники.

— Очень жаль.

— Ничего страшного. Свет на мне клином не сошелся, и талантами Россия не оскудела.

— В таком случае, ты не станешь возражать, если я предложу пост министра генералу Сухозанету?

— Бывшему директору Военной академии [1]? — вытаращил я глаза.

— Нет, что ты. Его младшему брату.

Уточнил брат, подразумевая кандидатом на должность Николая Онуфриевича Сухозанета, который на сегодня числился начальником артиллерии действующей армии. В отличие от Ивана Онуфриевича, ухитрившегося задолбать своей строгостью к подчиненным даже такого сурового поклонника палочной дисциплины, как наш покойный папенька — император Николай, он слыл человеком справедливым, но отнюдь не злым. На этом, впрочем, его достоинства заканчивались.

Во времена Наполеоновских войн он мог считаться прекрасным артиллеристом, но сейчас просто устарел!

— А смысл?

— Что, прости? — удивился, не ожидая такой реакции, император.

— Я понимаю, в чем смысл подобного назначения. Прости, но Сухозанет слишком стар. Этого груза ему не вынести.

— Тогда кого же? Ты не желаешь, Николай Онуфриевич — дряхлый старец…

— Присмотрись к Милютину.

— Но он еще слишком молод!

— Вообще-то ему почти сорок. Мне, если помнишь, нет еще и тридцати.

— Совсем недавно произведен в генералы!

— Опытный офицер, воевавший на Кавказе, — начал перечислять я заслуги будущего министра. — Прекрасный администратор, профессор Военной академии. Автор нескольких трудов по военной истории. По-моему, прекрасная кандидатура.

— Даже не знаю. Заслуженные генералы будут против.

— Прекрасный повод их уволить.

— Ты совершенно несносен!

Говоря по чести, насчет Милютина я был совсем не уверен. С одной стороны, у него и впрямь немало заслуг. С другой, хватало и откровенных провалов. Одна «Несчастная ружейная драма» [2] чего стоит! Или совершенно необъяснимое копирование французской военной доктрины, после того как она показала свою полную несостоятельность во Франко-Прусской войне. Но все же по сравнению с братьями Сухозанет — это вполне себе хороший вариант.

— Хорошо, я подумаю, — без особого энтузиазма в голосе пообещал брат, после чего, наконец, перешел к главному. — Есть еще пара дел, которые уж точно не могут обойтись без твоего участия!

— И какое же?

— Необходимо провести тщательнейшее и совершенно тайное расследование гибели Папа, о котором никто не должен знать кроме нас двоих!

— Прости, Саша, но как ты себе это представляешь? Я все брошу и буду заниматься расследованием, допрашивать свидетелей, а никто вокруг не догадается?

— Даже не знаю, — озадачено посмотрел на меня брат. — Об этом я как-то не подумал…

— Ладно. Я вполне согласен с тем, что это нужно сделать, а также, что расследование должно быть секретным. Тем не менее, небольшой круг посвященных нам просто необходим.

— Ты думаешь?

— Я твердо знаю, что ни ты, ни я ни черта не понимаем в полицейской работе.

— Да при чем тут полиция!

— При том, что убийство, а мы ведь уверены, что случилось именно убийство?

— Абсолютно!

— Стало быть, есть уголовное преступление и заниматься им должны люди, разбирающиеся в сыске!

— Но разве мы можем кому-нибудь довериться? В деле наверняка замешан кто-то из придворных, а быть может даже и…

— Вав! — подал голос дремавший до сих пор Моксик, явно почувствовав напряжение в голосе хозяина.

— Тише, мальчик! — попытался успокоить его брат.

— Понимаю, о чем ты, — после недолгой паузы кивнул я. — И потому считаю, что расследование нельзя поручать ни дворцовой полиции, ни столичным жандармам. Это должен быть человек со стороны. Возможно, какой-нибудь провинциальный полицейский или армейский офицер, обладающий достаточным опытом и не имеющий связей в Петербурге.

— Такого наши аристократы заживо проглотят, — скептически поморщился император.

— Значит, надо такого, чтобы подавились! К тому же для него это будет очень серьезный шаг в карьере. Шанс, который выпадает лишь раз в жизни, поэтому он будет землю носом рыть, но раскопает все, что нам нужно!

— У тебя есть такой человек?

— Думаю, да. Однако дай мне немного времени, чтобы подготовить план, которого мы будем придерживаться. И да, прежде чем начнем действовать, надо определиться еще с одним.

— С чем?

— Надо решить, что мы будем делать, когда этот человек докопается до истины?

— Как что? — удивился Александр. — Покараем убийц!

— Сами покараем или устроим гласный суд?

— Пожалуй, нет, — задумался император. — Огласка нам совсем не нужна.

— Другой вопрос, а что, если в деле окажутся замешаны слишком высокопоставленные люди?

— Придворные?

— Я не знаю. Но если помнишь, кровь нашего деда не на уличной шантрапе, а на его приближенных, вроде того же графа Палена.

— Клянусь тебе, — твердо пообещал мне брат, — кто бы ни был замешан в этом гнусном деле, он свое получит! И даже если политические обстоятельства не позволят отправить его на эшафот, мы найдем способ отплатить ему!

— С этим решено, — кивнул я. — Что еще?

— Увы, да. После недавнего обсуждения на комитете министров канцлер приходил ко мне с личным докладом. Ты знаешь, насколько я мало сведущ во внешней политике, так уж вышло, Папаменя к этой отрасли дел государственных почти не привлекал, да говоря по чести и я сам особо не рвался, совершенно не интересуясь этими вопросами. Но теперь, слушая Нессельроде, со всей отчетливостью понял, как ты прав. Карл Васильевич никуда не годен. Стар, слишком увяз в прошлом, все время оглядывается на Вену, словно там ему медом намазано…