Аландский крест

— А что, если Россия вновь придет на помощь своему старому союзнику?

— Знаете, мне почему-то кажется, что двуличная политика Франца-Иосифа в самом скором времени оставит его страну без союзников. Тем более, что наши цели окончательно разошлись. Петербург желает освобождения стонущих под османским игом балканских народов, а Вена хотела бы заменить турецкое владычество своим. Но это, как вы сами понимаете, уже не устраивает нас. Так что наши войска больше не придут. Я имею в виду, как союзники. А вот как противники вполне могут. Но… если Гогенцоллерны и впрямь нам друзья, то вот насчет Савойского дома я не уверен.

— Вы ставите меня в безвыходное положение.

— Вовсе нет. Я предлагаю лишь немного подождать.

— Но как?

— Очень просто. Для начала вы можете потребовать от союзников больше. Намного больше. А главное, добивайтесь от них гарантий на признание за вами Ломбардии. Они на это не пойдут, уверяю вас. Причина проста. Они все еще надеются втянуть Австрию в войну с нами. Затяните переговоры, а тем временем позвольте мне выступить перед вашим парламентом. С приветственным словом от лица нового российского императора. Я же постараюсь убедить Палату депутатов и Сенат в том, что воевать с Россией совершенно не в интересах Сардинии. Ратификация соглашения с союзниками провалится на голосовании. И вам останется лишь развести руками перед Парижем и Лондоном. Мол, ничего не могу поделать, vox populi — vox dei. Демократия…

— Это ударит по моим позициям…

— А вы выступите в роли миротворца. И скажете, что спасаете тысячи жизней своих героических воинов, которым в ином случае грозила бы неминуемая и страшная смерть в наших суровых краях. От меткой пули аландских стрелков, штыка гвардейских гренадеров или снарядов нашей артиллерии. А того хуже, от холеры, цинги, мук плена в далекой Сибири, морозов, голода и прочих бед, присущих военному времени. Со своей стороны могу заверить, что в случае прибытия пьемонтских войск обращу на них личное и самое пристальное внимание и обещаю, что приложу все силы, чтобы ни один солдат не вернулся в солнечную Италию иначе как в гробу. Подумайте, какой эффект, — я особо выделил это слово, — подобный плачевный итог этой жестокой авантюры возымеет на ваше положение и карьеру?

— Вы нарисовали ужасную будущность, ваше высочество… Неужели все так и будет?

— Не сомневайтесь. Я не имею привычки давать несбыточные обещания. Как сказал, так и сделаю. Но повторюсь, если вы откажетесь от сделки с Наполеоном и Пальмерстоном, не пройдет и пяти лет, как Италия будет свободной и единой. И никто не потребует у вас отдать взамен свои земли.

Кавур некоторое время молча сидел, обдумывая мои предложения, и затем медленно произнес.

— Пожалуй, речь перед парламентом это лишнее, а вот если вы пригласите на прием ряд наших политиков и выскажете им свою позицию, этого будет довольно. Я же, со своей стороны, проведу аккуратную работу и приведу все к взаимовыгодному для нас итогу.

— Вот это верно. Помните чеканную фразу Макиавелли: «Не можешь победить толпу — возглавь её»?

И мы, вполне поняв друг друга, улыбнулись и пожали руки.

[1] обер-комендант — должность главнокомандующего военно-морским флотом Австрии. Эрцгерцог Фердинанд Максимилиан стал самым молодым на этой должности (получил ее в 22 года — в 1854 году)

[2] герцог скоропостижно скончается 10 февраля 1855 года (ему исполнится лишь 32 года) и командование поручат военному министру Ла Мармора.

Глава 23

В Италии пришлось немного задержаться. И причиной тому стали не политические задачи, а высокое искусство. А если конкретнее, классическая музыка. То есть сам-то я к ней практически равнодушен, но вот Костя… побывать в Ломбардии и не посетить «Ла Скала» оказалось выше сил человеческих.

Так что пока Кавур медлил с окончательным ответом, мы отправились в пока еще принадлежащий Австрии Милан, чтобы насладиться оперой и при удаче познакомиться с Джузеппе Верди. И то и другое оказалось несложно.

Узнав о моем внезапном визите, служивший наместником «Венециано-Ломбардского королевства» знаменитый полководец Иосиф Радецкий настоял, чтобы я остановился у него, предоставив заодно свою ложу в «Ла-Скала». После чего «пригласил» гениального композитора свою резиденцию — «Замок Сфорца». Надеюсь, гениального композитора не притащили под конвоем…

В прошлой жизни мне неоднократно приходилось слышать, что славяне в Австрийской империи находились на положении людей второго сорта и только и думали, как бы восстать против немецкого владычества. Не знаю, как на счет остальных, но к чехам это точно не относится. Большинство богемских дворян верой и правдой служили Габсбургам, регулярно достигая высот на этом поприще.

Тот же Радецкий «прославился» не только как полководец и военный администратор, но и как отъявленный реакционер, жестоко подавлявший выступления итальянских патриотов. Хотя, конечно, не мне его судить…

Стоит ли удивляться, что сорокалетний маэстро смотрел на меня с недоверием и даже некоторым испугом? Впрочем, через некоторое время композитор оттаял, и мы смогли побеседовать. Я, точнее Костя, выразил свое восхищение «Травиатой», «Трубадуром» и шедшим сегодня «Риголетто». Верди рассказал, что заказанная ему Парижским «Гранд-Опера» «Сицилийская вечеря» давно закончена, и скоро состоится ее премьера.

— В Париже?

— Си, синьор принчипе, — бросив на меня немного лукавый взгляд, отозвался композитор.

— Уверен, ее и, разумеется, вас ждет грандиозный успех!

— Благодарю.

— Синьор Верди, вы должны обещать мне, что приедете в Петербург. После войны, конечно же. Вы не поверите, как много в России поклонников вашего таланта!

— Даже не знаю, ваше высочество…

— Больше того, — продолжил я, — вы могли бы написать о произошедших совсем недавно великих событиях. Взять хотя бы обстоятельства Балаклавского шторма и героической обороны Севастополя…

— Синьор принчипе желает стать героем оперы?

— Господь с вами, маэстро! Для такого произведения куда лучше подойдет какой-нибудь молодой офицер, влюбленный в прекрасную барышню.

— Хм, это может быть интересно, — явно заинтересовался Верди.

Такие сюжеты пока редкость, но как раз он в своей «Травиате», написанной по мотивам «Дамы с камелиями» Дюма-сына, уже успел отметиться на поле современного либретто. К тому же щедрость русских общеизвестна, и, если дело выгорит, эффект может превзойти самые смелые ожидания [1].

По итогу можно уверенно сказать, общение вышло более чем продуктивным, и я решил еще на несколько дней задержаться в Милане. Бесконечная гонка, в которую я впрягся сугубо добровольно с ноября 1853, то есть вот уже почти полтора года назад, требовала некоторой разрядки. А тут еще и обстоятельства располагали до крайности.

Надо сказать, что все это время моя скромная особа вызывала просто невообразимый ажиотаж. Каждый день приходили десятки приглашений на званые ужины, балы, маскарады от представителей местного бомонда; надушенных посланий и просто записок от экзальтированных женщин из всех слоев общества, от аристократок до жен местных коммерсантов и их служанок включительно.