Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
но! — теперь, однако, все это кажется «преданьем стари
ны глубокой...». Декадентство «переплеснулось» за преде
лы литературы. Один из видных теперь политических
деятелей (он же эстет), когда у него умер ребенок, счел
для себя возможным и утешительным читать вместе с
женою у гроба младенца «Литургию красоты» К. Д. Баль
монта, который, вероятно, никогда не рассчитывал на со
перничество с псаломопевцем Давидом.
Одним словом, мы встретились с Блоком в те дни,
когда
культура, когда были утрачены связи с коренным и
348
«почвенным». Поверхностная оппозиционность и вольно
думство средней интеллигенции не могли удовлетворить
ни будущих наших «коммунистов», ни тех, кому навяза
ли прозвище «декадентов». Двадцать лет тому назад уже
повеяло духом революции. Сонное царство Александра III,
несмотря на декорацию пасифизма, всем опостылело.
Если бы на его смену пришел какой-нибудь новый вели
кий Петр, может быть, монархия нашла бы еще в себе
силы и волю к жизни, но на престоле сидел несчастный
слепец и упрямец, типичный «последний монарх». Он
был самый подходящий царь для эпохи «ликвидации
дворянского землевладения». И вовсе не случайно имен
но Александр Блок, поэт-декадент, написал «по неиздан
ным документам» трезвую и беспристрастную книжку
«Последние дни императорской власти».
Но кризис культуры вышел за пределы России. Ста
вился вопрос вообще о переоценке «ценностей». Алек
сандр Блок явился к нам на рубеже XIX и XX вв. По
крови на три четверти русский и на одну четверть не
мец, поэт чувствовал реально свою связь с Западом.
Первая глава «Возмездия» дает материал для понимания
мыслей Блока о так называемой европейской цивилиза
ции XIX века. В основу этой цивилизации была поло
жена, как известно, идея прогресса. Поэтому уместно
вспомнить, что в предисловии к «Возмездию» наш лирик
откровенно признается, что концепция его поэмы «воз
никла под давлением все растущей в нем ненависти к
различным теориям прогресса». Предисловие было напи
сано в июле 1919 года, а первая глава начата в
1911 году.
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек.
В ночь умозрительных понятий,
Материалистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий
Бескровных душ и слабых тел.
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин,
Конгрессов, банков, федераций,
Застольных спичей, красных слов;
Век акций, рент и облигаций,
И малодейственных умов,
И дарований половинных
349
(Так
справедливей — пополам!),Век не салонов, а гостиных,
Не Рекамье, а просто дам...
Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!);
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела...
Эта внутренняя характеристика XIX века вполне со
звучна характеристике «внешней» того же века, которая
всегда на устах наших марксистов.
Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла)...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть, и ненависть к отчизне...
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
«Неслыханные перемены» (например, карта Европы
после всемирной войны) и «невиданные мятежи»
(Октябрьская революция) не заставили себя долго ждать.
Поэты предугадывали события. Лирика, как лакмусовая
бумажка, тотчас меняет свой цвет, когда еще простым
глазом не увидишь в пробирке совершившуюся химиче
скую реакцию. В воздухе носился сладостный и смерто
носный запах, как будто запах горького миндаля — так
чудилось поэту 8. Эпитет «предсмертный» стал привычным
и внутренне необходимым.
В какой среде жил в это время Блок? 1904 год был
весь под знаком Мережковского — Гиппиус. Дом Мурузи
на Литейном проспекте был своего рода психологическим
магнитом, куда тянулись философствующие лирики и
лирические философы.
«Дом Мурузи» играл ту же роль, какую впоследствии
играла «Башня» Вяч. Ив. Иванова.
Новейшее поколение того времени искало и находило
в Мережковском связь с ушедшим поколением. Каждый
из нас, встретив Мережковского в Летнем саду на утрен
ней ежедневной прогулке, думал, глядя на его малень
кую фигурку, узенькие плечи и неровную походку, что
этот человек связан какими-то незримыми нитями с Вла-
350
димиром Соловьевым, значит, и с Достоевским — и далее
с Гоголем и Пушкиным. Пусть Соловьев относился к
Мережковскому недружелюбно, но у них, однако, была
общая тема, казавшаяся нам пророческой и гениальной.
Блок так это чувствовал. Правда, он то и дело «уходил»
от Мережковских, но потом опять неизбежно к ним тя
нулся. Впрочем, тогда все «символисты» и «декаденты»
изнемогали в любви-вражде. Все, как символисты, хотели
соединиться, и все, как декаденты, бежали друг от друга,
страшась будто бы соблазна, требуя друг от друга «во
Имя», этим знанием «Имени», однако, не обладая.
В доме Мережковских был особого рода дух — я бы