Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

дает вовсе иного существенного — живого ритма его лица.

Блок любил сравнивать свои таинственные переживания

со звуками скрипок. В Блоке, в его лице, было что-то

певучее, гармоническое и стройное. В нем воистину пела

какая-то волшебная скрипка. Кажется, у Блока было

внешнее сходство с дедом Бекетовым, но немецкое про­

исхождение отца сказалось в чертах поэта 6. Было что-

то германское в его красоте. Его можно было себе пред­

ставить в обществе Шиллера и Гете или, быть может,

Новалиса. Особенно пленительны были жесты Блока,

едва заметные, сдержанные, строгие, ритмичные. Он

был вежлив, как рыцарь, и всегда и со всеми ровен.

Он всегда оставался самим собою — в светском салоне,

в кружке поэтов или где-нибудь в шантане, в обществе

эстрадных актрис. Но в глазах Блока, таких светлых и

как будто красивых, было что-то неживое — вот это,

должно быть, и поразило Сомова. Поэту как будто со­

путствовал ангел или демон смерти. В этом демоне, как

и: в Таинственной Возлюбленной поэта, были

Великий свет и злая тьма...

Но демона в начале нашего знакомства с Блоком я

не увидел. Я, как и все тогда, был очарован поэтом.

346

После двух-трех встреч в доме Мережковских и в редак­

ции «Нового пути» мы стали бывать друг у друга. Ре­

дакция журнала помещалась тогда в Саперном переулке,

и я жил в квартире редакции, а Блок жил в казармах

л.-гв. Гренадерского полка, на набережной Большой Нев­

ки, в квартире своего отчима, Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух.

Здесь, если не ошибаюсь, я познакомился с женою поэ­

та, Л. Д. Блок (рожденная Менделеева). В те дни (это

был первый год их супружества) они казались какими-то

беглецами от суеты, ревниво хранящими тишину своего

терема от иных, «не сказочных» людей. Я тогда еще не

предвидел, какую роль сыграет Блок в моей жизни.

Любовь Дмитриевна, жена поэта, говорила мне впослед­

ствии, что она и Александр Александрович смотрели на

меня тогда как на «литератора», — термин не слишком.

лестный в их устах. Сблизился я с Блоком позднее, при­

близительно через год, за пределами «литературы». Тогда

он представился мне в ином свете, и он перестал смот­

реть на меня деловито, как на «ближайшего сотрудника»

«Нового пути». Мы нашли общий язык, не для всех внят­

ный. Этот тогдашний «эзотеризм» теперь едва ли кому по­

нятен. Впрочем, о нем все равно не расскажешь, как дол­

жно. А психологическая обстановка нашей жизни была

вот какая. Это было время, когда на Дальнем Востоке реша­

лась судьба нашего великодержавия. Тревожное настрое­

ние внутри страны, наше военное поражение, убийство

15 июля министра внутренних дел В. К. фон Плеве, сен­

тиментальное министерство кн. Святополк-Мирского и,

наконец, именной «высочайший указ о предначертаниях

к усовершенствованию государственного порядка» — это

1904 год, эпоха либеральных банкетов, провокаторской

деятельности департамента полиции, канун 9 января...

Умер А. П. Чехов, умер Н. К. Михайловский — су­

мерки русской провинциальной общественности исчезли

безвозвратно. Страшное пришло на смену скучного.

И правительство, и наша либеральная интеллигенция не

были готовы к событиям. Почти никто не предвидел бу­

дущего и не понимал прошлого. Н. К. Михайловский в

одной из своих последних статей с наивной искренностью

недоумевал, почему у нас появились декаденты 7. Там,

на Западе — думал он — декаденты пришли закономерно:

это плод старой, утомленной, пережившей себя культуры,

а у нас, мы ведь еще только начинаем жить?.. Эта

мысль Н. К. Михайловского чрезвычайно типична для

347

нашей полуобразованной интеллигенции. Тысячелетней

русской истории как будто не существовало. Допетров­

ская Русь была безвестна: никто не любопытствовал, кто

и как создал памятники нашего старинного зодчества;

никто не подозревал, что уже в пятнадцатом веке на

Руси были художники, которые являются счастливыми

соперниками итальянцев эпохи Возрождения. А импера­

торская Россия привлекала внимание интеллигентов

только в той мере, в какой за эти двести лет развива­

лось у нас бунтарское и революционное движение. Кон­

стантин Леонтьев, полагавший, что огромная тысячелет­

няя культура России нашла себе завершение и что ее

дальнейшая жизнь подлежит сомнению, вовсе не был по­

нятен большинству. А между тем пришли декаденты и

фактом своего существования засвидетельствовали, что

мы вовсе не новички в истории. Таких декадентов не

выдумаешь. Это были подлинные поэты, и они пришли,

как вестники великого культурного кризиса. Марксисты

были тогда терпимее и культурнее народников. На стра­

ницах «Русского богатства» нельзя себе представить

Федора Сологуба или З. Н. Гиппиус, а марксистский

журнал «Жизнь» печатал года за два до «Нового пути»

новых поэтов, пугавших воображение интеллигентов.

И марксисты и декаденты сошлись тогда на невинном

желании «эпатировать буржуа». Позднее, в эпоху «мисти­

ческого анархизма», я помню одну квартиру в районе

Загородного проспекта, где собирались большевики, ныне

здравствующие, из коих многие занимают сейчас передо­

вые посты в нашей республике. Здесь бывал и я, а у

меня была тогда репутация декадента из декадентов, ибо

я проповедовал тогда «перманентную революцию», ста­

раясь оправдать оную «мистически». Это «дела давно ми­

нувших дней» — хотя, в сущности, это было так недав­