Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
И жгут им слух — мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен.
Пусть доживут свой век п р и в ы ч н о . —
Нам жаль их сытость разрушать.
Лишь чистым детям неприлично
Их старой скуке подражать.
13*
355
В ту эпоху, однако, я был ближе к революции, чем
Блок. Правда, я никогда не был в партии, дорожа воль
ностью лирика и скитальца, но связь моя с революцией
была реальна еще со студенческой скамьи, а Блок в
университете так был равнодушен к общественности,
по рассеянности как-то даже скомпрометировал себя в
глазах товарищей во время студенческого движения. Мне
кажется, что именно на мою долю выпало «научить»
Блока «слушать музыку революции». Правда, впослед
ствии мы стали различать разные мотивы в этой музыке
и иногда расходились в их оценках.
Впрочем, наше отношение к революции не всегда
могло удовлетворить трезвых политиков. Я помню паша
скитальчества с Блоком в белые петербургские ночи и
долгие беседы где-нибудь на скамейке Островов. В этих
беседах преобладали не «экономика», «статистика»,
не то, что называется «реальной политикой», а совсем
другие понятия и категории, выходящие за пределы так
называемой «действительности». Чудились иные голоса,
пела сама стихия, иные лица казались масками, а за
маревом внешней жизни мерещилось иное, таинственное
лицо. Вот в эти дни слагалась у меня в душе та,
по слову Вячеслава Иванова, одегетика 12, которую я на
звал «мистическим анархизмом». Мои тогдашние мани
фесты и брошюры (опубликованные после закрытия
«Вопросов жизни») вызвали, как известно, всеобщую
брань и насмешки. В самом деле, все эти тогдашние мои
публикации были весьма незрелы, неосторожны и само
надеянны, но все же в них заключалась некоторая правда,
никем до меня не высказанная. Первоначально Блок по
чувствовал эту правду, т. е. что «уж если бунтовать, так
бунтовать до конца», не останавливаясь на половине пути,
но потом — под влиянием всеобщей травли — смутился и
отступил. Это случилось спустя два года после первых на
ших ночных бесед о «перманентной революции».
Все эти метаморфозы наших отношений в связи с те
мою мистического анархизма читатель найдет в письмах
Блока ко мне. <...>
В это же время произошло мое духовное сближение
с Вячеславом Ивановым, который на своих знаменитых
«средах» на «Башне» (он жил в то время на Таврической
улице) объединял самых разнообразных людей, начиная
с Блока и кончая многими из теперь всему миру изве
стных большевиков. Его концепция «неприятия мира»
356
встретилась с моим «мистическим анархизмом», и мы
в 1906 году под этим названием выпустили одну книгу
в издательстве «Факелы» 13. Три сборника «Факелов»
стали излюбленною мишенью для обстрела критиков
всех сортов
и качеств. Яростнее всего восстали против«Факелов» те, кому, казалось бы, менее всего надлежало
против них восставать. Тут уж было дело не в иде
ях, а совсем в ином, о чем говорить сейчас невозможно,
да и впоследствии едва ли понадобится 14.
Помимо идей, параллельно с теорией, шла тогда весь
ма сложная запутанная жизнь. Чувство «катастрофично
сти» овладело поэтами с поистине изумительною, ничем
не преоборимою силою. Александр Блок воистину был
тогда персонификацией катастрофы. И в то время, как
я и Вячеслав Иванов, которому я чрезвычайно обязан,
не потеряли еще уверенности, что жизнь определяется
не только отрицанием, но и утверждением, у Блока
в душе не было ничего, кроме все более и более расту
щего огромного «нет». Он уже тогда ничему не говорил
«да», ничего не утверждал, кроме слепой стихии, ей
одной отдаваясь и ничему не веря. Необыкновенно точ
ный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жиз
ни, гордо-вежливый, загадочно-красивый, он был для
людей, близко его знавших, самым растревоженным,
измученным и в сущности — уже безумным человеком.
Блок уже тогда сжег свои корабли.
Великое свое отрицание Блок оправдал своими под
линными страданиями. Размножившиеся тогда декаденты
в большинстве случаев из-за моды «эпатировали буржуа»,
и с их легкой руки до наших дней возникающие «школы»
продолжают свое легкомысленное занятие, даже не дога
дываясь, какою ценою купили себе право на это отрица
ние старшие декаденты.
2
Мои отношения с Блоком всегда были неровны. То
мы виделись с ним очень часто (однажды случилось,
что мы не расставались с ним трое суток, блуждая
и ночуя в окрестностях Петербурга), то нам не хотелось
смотреть друг на друга, трудно было вымолвить слово
и прислушаться к тому, что говорит собеседник. На то
были причины.
357
Иногда наши разногласия достигали какого-то преде
ла и находили даже внешнее себе выражение. Эти оттал
кивания случались именно около тех тем, которые каза
лись каждому из нас самыми заветными. Таких «взры
вов» в наших отношениях было три. Первый — это пись
мо Блока о Соловьеве; второй — отречение Блока от
«мистического анархизма»; третий — спор наш об интел
лигенции и народе.
Вот это последнее столкновение произошло в 1908 го
ду по поводу доклада Блока «Интеллигенция и народ»,
прочитанного им сначала в Религиозно-философском об
ществе, а потом в Литературном обществе. Содержание
этого доклада теперь всем известно, потому что в 1919 го