Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
сказал, сектантский, хотя они, конечно, всегда это отри
цали и, вероятно, отрицают и теперь. Но такова судьба
всех религиозных мечтателей, утративших связь с духов
ной метрополией. Иногда казалось, что Мережковский «ру
бит сплеча», но когда он, бывало, уличит какую-нибудь
модную литературную «особу» в тупеньком мещанстве
и крикнет, растягивая своеобразно гласные: «Ведь это
пошла-а-асть!», невольно хотелось пожать ему руку. Как
бы ни относиться к Мережковскому, но отрицать
возможно ценность его книг о Достоевском и Толстом и
особенно о Гоголе. А в то время эти книги были приняты
символистами, и в том числе Блоком, как события.
Мережковский с б ольшим основанием мог бы сказать,
как сказал про себя В. В. Розанов: «Пусть я не талант
лив: тема-то моя гениальна!» 9
К историческому христианству предъявлены были
огромные неоплаченные векселя. Мережковский закри
чал, завопил, пожалуй, даже визгливо и нескладно, но с
совершенною искренностью, о правах «натуры и куль
туры», о том, что ведь должна же история иметь какой-
то смысл, если она тянется после Голгофы две тысячи
лет. Холодный, но честный пафос Мережковского и тон
кая, остроумная диалектика З. Н. Гиппиус гипнотически
действовали на некоторых тогда еще молодых, а ныне
уже вполне сложившихся людей, из коих некоторые по
кинули даже наш бренный мир.
Кружок Мережковских, где бывал и Блок по
стоянно, состоял из людей двух поколений — старшее
было представлено В. В. Розановым, H. М. Минским,
П. С. Соловьевой и др., младшее — А. В. Карташевым,
В. В. Успенским, Д. В. Философовым, А. А. Смирновым,
Е. П. Ивановым, Д. Н. Фридбергом, Леонидом Семеновым,
351
В. А. Пестовским (Пястом) и мн. др. Не все в равной
мере находились под влиянием Зинаиды Николаевны Гип
пиус и Дмитрия Сергеевича, но почти все были в них нем
ного «влюблены».
Полулежа на мягком диване и покуривая изящно
тоненькую душистую папироску, З. Н. Гиппиус чаровала
своих юных друзей философическими и психологическими
парадоксами, маня их воображение загадками и намека
ми. Несмотря на соблазнительность салонного стиля,
в этих беседах была значительность и глубина, и нет
ничего удивительного, что Блок был в сетях Мережков
ских — ускользал из этих сетей и вновь в них попадал.
Как же Мережковские относились к Блоку? В последнем,
декабрьском, нумере «Нового пути» за 1904 год появи
лась статья о книге поэта, подписанная буквою «X» 10.
Она, кажется, выражает довольно точно отношение к
Блоку обитателей дома Мурузи. «Автор стихов о Пре
красной Д а м е , — сказано было в с т а т ь е , — еще слишком
туманен, он — безверен: сама мистическая неопреде
ленность его недостаточно определенна; но там,
где встихах его есть уклон к чистой эстетике и чистой мис
тике — стихи нехудожественны, неудачны, от них веет
смертью. Страшно, что те именно мертвее, в которых
автор самостоятельнее. Вся первая ч а с т ь , — посвященная
сплошь Прекрасной Д а м е , — гораздо лучше остальных
частей. А в ней чувствуется несомненное — если не под
ражание Вл. Соловьеву, не его в л и я н и е , — то все же тень
Вл. Соловьева. Стихи без Дамы — часто слабый, легкий
бред, точно призрачный кошмар, даже не страшный и не
очень неприятный, а просто едва существующий; та не
понятность, которую и не хочется понимать...»
Несправедливо было бы понять этот отзыв как прос
тое брюзжание «отцов» на «детей». В нем была действи
тельно честная требовательность, справедливое желание
подчинить туманную неопределенность какому-то выс
шему смыслу. И все же Мережковские «влюбились» в
Блока и каждый раз страдали от его «измен».
В салоне Мережковских беседы велись на темы «цер
ковь и культура», «язычество и христианство», «религия
и общественность». Тема политики в точном смысле стала
занимать Мережковских значительно позднее, когда у
них завязались противоестественные отношения с социа
листами-революционерами. Тогда Мережковские до этого
еще не дошли.
352
Центром внимания в доме Мережковских нередко был
В В. Розанов, впоследствии ими изгнанный из Религиоз
но-философского общества за политические убеждения и
юдофобство. А в то время Мережковский, провозгласив
ший Розанова гением, увивался вокруг него, восхищался
каждым его парадоксом. Я помню, в тот вечер, когда я
в первый раз увидел у Мережковских Розанова, этот
лукавый мистик поразил меня своею откровенностью.
В ответ на вопрос Мережковского: «Кто же, по-вашему,
был Христос?», Розанов, тряся коленкою и пуская слю
ну, просюсюкал: «Что ж! Сами догадайтесь! От него
ведь пошли все скорби и печали. Значит, дух тьмы...»
Юные поэты, окружавшие З. Н. Гиппиус, как пажи
королеву, говорили тихо, многозначительно, все чаяли
новых откровений и верили, что наступила эпоха «Треть
его Завета». Блок среди них был «свой» и «чужой», веч
но ускользающий — так же как и «Боря Бугаев» (Андрей
Белый), о чем хорошо рассказано в его воспоминаниях о
Блоке. Тут же бывал В. А. Тернавцев, тогда еще не писа
тель, однако влиявший весьма на мировоззрение Мережко
вских. Впрочем, впоследствии Мережковские от него отре
клись, как отреклись от своего ближайшего друга Розанова.
Был в это время — я говорю про 1904 год — еще один