Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

из русских поэтов современности не Бальмонт, не Брю­

сов, не Гиппиус, не Сологуб, а Блок именно. В Москве

первые оценили поэзию А. А.: С. М. Соловьев, О. М. Со­

ловьева (его мать), А. С. Петровский, Э. К. Метнер,

Н. К. Метнер, В. В. Владимиров (художник), его сестры,

Эртель, Батюшков (московский теософ), Новский и др.

К этому кругу людей причисляю себя, конечно, и я.

Официальные представители декадентства иначе от­

носятся к стихотворениям Блока. В. Я. Брюсов в 1902 го­

ду признает их хорошими, но уступающими многим из

молодых авторов того времени. З. П. Гиппиус в 1902 го­

ду пишет мне о невероятном преувеличении мною поэ­

зии Блока, которая-де есть пережитой субъективизм,

пережитой ими, т. е. Мережковскими, субъективизм.

В 1903 или 1904 году она меняет первоначальное мне­

ние, как и Брюсов.

Всякое письмо А. А. Блока этого времени к Соловье­

вым было показано мне и мною изучено, и казалось, мы

с А. А. уже знакомы. Под впечатлением этого, как ка­

жется, в январе 1903 года, я написал А. А. Блоку длин­

ное письмо, которое начиналось с извинения, что я адре­

суюсь к нему, не будучи лично знакомым. В письме я

высказывал, насколько помню, свое отношение к линии

его поэзии. Письмо было написано в несколько «застегну­

том», как говорят, виде. Предполагалось, что в будущем

мы договоримся до интимнейших тем. Я поступил с

этим письмом, как поступают «люди порядочного общест­

ва», впервые делая друг другу визит, т. е. я написал

письмо философского и религиозного содержания, чуть

ли не с ссылками на Канта и Шопенгауэра. Каково же

было мое изумление: на следующий день по отправке

письма я получаю толстый и характерный синий конверт

с адресом, написанным рукою А. А. (его руку я уже

знал). А. А. в день написания мною письма почувство­

вал такое же желание, как и я, обратиться впервые ко

214

мне 25. Мне этот факт совпадения наших желаний на­

чать переписку показался весьма знаменательным. Пер­

вые наши обращения друг к другу скрестились, и наши

письма встретились в Бологом <...> 26.

Между нами готова была возникнуть нескончаемая

переписка, но случилось событие, потрясшее и его и ме­

ня (меня, вероятно, гораздо с и л ь н е е ) , — неожиданная бо­

лезнь и смерть М. С. Соловьева и трагическая кончина

в ту же ночь О. М. Соловьевой 27. В одну ночь кончи­

лось бытие дома, в котором в продолжение восьми лет

я бывал чуть ли не каждый день и который был для

меня второй родиной, не говоря уже о том, что в этом

доме завязались мои первые литературно-общественные

связи (хотя бы с А. А. Блоком, с петербургскими лите­

ратурными кружками, сгруппированными вокруг Мереж­

ковского, и московскими, сгруппированными вокруг

«Скорпиона»). Здесь получил я от А. А. лишь несколько

слов, исполненных необыкновенной нежности, участия и

грусти, которые показали мне его совсем с другой сто­

роны, показали его как сердечного, чуткого, нежного че­

ловека.

Помнится, на похоронах Соловьева 19 января 1903 го­

да, встретившись с madame Манасеиной и с П. С. Со­

ловьевой, знакомыми с А. А., я много расспрашивал их

о нем, но не получил никаких конкретных с в е д е н и й , —

и madame Манасеина, и П. С. Соловьева мало интересо­

вались поэзией Блока, увлекаясь более кругом тем Ме­

режковских.

В скором времени возобновилась паша теоретическая

переписка с А. А., которая продолжалась без перерыва

весь 1903 год, до нашей встречи в Москве в самом начале

1904 года.

Мне трудно охарактеризовать эту переписку. Часть

ее, я думаю, могла бы скоро появиться в свет, она но­

сит менее всего личный характер, скорее содержание

ее — литература, философия, мистика и «чаяния» моло­

дых символистов того времени. Это блестящий интимный

литературный дневник эпохи. Такова переписка этих

писем. Она блестяща. Мысль бьет здесь ключом. В них

А. А. кипучее, острее, непринужденнее, нежели в статьях

своих. Его амплуа — не статьи, а именно дневники,

письма. Недаром впоследствии неоднократно хотел он жур­

нала-дневника одновременно. Он пытался, чтобы такой

журнал-дневник трех писателей — его, Вяч. Иванова и

215

меня — возник при книгоиздательстве «Мусагет». «Запис­

ки мечтателей» позднее, в 1919 году, пытались стать

этим дневником.

Возвращаюсь к нашей переписке 1903 года. Несмотря

на всю теоретичность ее и литературность, основной

стержень писем ко мне А. А. требует вдумчивого коммен­

тария, быть может, превышающего в несколько раз текст

писем: всюду сквозь литературный стиль писем просве­

чивает тот внутренний жаргон, на котором мы, молодые

символисты, говорили друг с другом. У нас были свои

о п р е д е л е н и я , — и очень сложные психологические пере­

живания фиксировались одним словом, понятным для

нас, но не понятным для «непосвященных» современни­

ков, ни для более молодых литературных школ, к худу

ли, ко благу ли скоро утерявших этот жаргон и выра­

жавшихся прямо: что на уме, то и на я з ы к е , — преслову­

тая кузминская «прекрасная ясность» 28. Правду ска­

зать: о «прекрасной ясности» мы нисколько не думали,

или если и думали, то в одном смысле: достаточно ли ее

было до нас в «сократический» период всевозможного

нигилизма и позитивизма? Вообще мы не думали о фор­

ме, не слишком думали даже о литературном стиле.

Проблема, которая мучила нас, была проблемой внутрен­