Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
столько в порядке вещей, что само по себе еще ничего
не говорило ни за, ни против. Забраковать сперва
он, конечно, должен был во всяком случае, что не могло
помешать ему дня через два, может быть, шумно
«признать». Одобрение Зинаиды Николаевны значило
уже многое, но все-таки оно было еще очень сдержан
ным. Поэтому я взял стихи без недоверия, но и без осо
бого ожидания. Я прочел их...
Это были стихи из цикла «Прекрасной Дамы». Между
ними отчетливо помню: «Когда святого забвения...»
«Я, отрок, зажигаю свечи...» И эта минута на осенней
террасе, на даче в Луге, запомнилась навсегда. «Послу
шайте, это гораздо больше, чем недурно: это, кажется,
настоящий п о э т » , — я сказал что-то в этом роде. «Ну, уж
вы всегда преувеличите», — старалась сохранить осторож
ность Зинаида Николаевна. Но за много лет разной ре
дакционной возни, случайного и обязательного чтения
«начинающих» и «обещающих» молодых поэтов только
однажды было такое впечатление: пришел большой поэт.
Может быть, я и самому себе, из той же «осторожности»,
не посмел тогда сказать этими именно словами, но ощу
щение было это. Пришел кто-то необыкновенный; никто
из «начинающих» никогда еще не начинал такими сти
хами. Их была тут целая пачка — и все это было
необыкновенно. Ведь тут были: «Предчувствую Тебя.
Года проходят мимо...», «Новых созвучий ищу на стра
ницах...», «Я к людям не выйду навстречу...», «Гадай и
жди...»; был «Экклесиаст». Поражала прежде всего уве
ренность поэта — та твердая рука, которой все это было
написано: это был уже мастер, а не ученик. Я думаю, во
впечатлении — после темы (тоже необыкновенной) преж
де всего господствовала именно эта черта — полной зре
лости таланта, полной уверенности в том, что он хочет
сказать и что говорит. Черта, так непохожая на обыч
ную «юношескую» неопределенность и несобранность
«начинающих». Что из них выйдет — Фет, Майков, Над
сон? Как будто есть ото всех понемногу — или пусть от
кого-нибудь одного, но тогда, пожалуй, еще хуже: «вый
дет» ли что-нибудь? Здесь не было этого вопроса: облик
поэта стоял отчеканенный, ясный. И этот почерк — та
кой уверенный, отчетливый и такой красивый! Я и
197
сейчас не знаю почерка красивее, чем у Александра
Блока.
Но подкупала, конечно, и тема. Точно воскресала поэ
зия Владимира Соловьева — ее последние, лучистые оза
рения. Это казалось прямо каким-то чудом: только два
года перед тем замолчала муза мыслителя-ясновидца, и
вот вдруг ее звуки переходят на новую л и р у , — кто-то
пришел как прямой и законный наследник отозванного
певца; он уже все знает и ведает, и ведет дальше
оборвавшуюся песнь, как заранее знакомое слово о том
же самом.
Я и теперь считаю «Стихи о Прекрасной Даме» са
мым чудесным из чудес Блока и его дебют — самым уди
вительным началом...
С той поры я почувствовал ту особую нить, которая
протянулась между мною и автором этих стихов, и он
стал для меня особым, « з н а ю щ и м » , — тем, с кем внут
ренне не расстанешься. И теперь, перечитывая его пись
ма ко мне, я нахожу в них и «с той стороны» ощуще
ние той же нити...
Скоро он пришел к нам и в редакцию — высокий, стат
ный юноша с вьющимися белокурыми волосами, с круп
ными, твердыми чертами лица и с каким-то странным
налетом старообразности на все-таки красивом лице.
Было в нем что-то отдаленно байроническое, хотя он ни
сколько не рисовался. Скорее это было какое-то неясное
и невольное сходство. Светлые, выпуклые глаза смотре
ли уверенно и мудро... Синий студенческий воротник
подчеркивал эту вневременную мудрость и странно огра
ничивал ее преждевременные права. Блок держался как
« н а ч и н а ю щ и й » , — он был застенчив перед Мережковским,
иногда огорчался его небрежностью, пасовал перед таким
авторитетом. З. Н. Гиппиус была для него гораздо бли
же, и юношеская робость таяла в ее сотовариществе, —
он скоро стал носить ей свои стихи и литературно бесе
довать. Влияние Мережковских надолго сказалось на
Блоке: еще в самом конце девятисотых годов он вы
ступал не раз в религиозно-философских кружках с до
кладами на темы и в духе этого влияния; к счастью, его
поэзия осталась, кажется, совсем свободной от него.
На редакционных собраниях «Нового пути» Блок
появлялся довольно аккуратно, хотя отсутствие сверст
н и к о в , — по крайней мере, первое в р е м я , — замыкало его
198
в некоторую изолированность. Но журнал был для него
«своим» — и не мог не быть ему близок 6.
В эти первые месяцы знакомства — в недели подгото
вительных для начала журнала работ — я получил от
Блока первое письмо. Оно сразу и прямо сказало мне
то, о чем молчал (и должен был молчать) он при сви
даниях. В этом письме ощутительно протянулась та
«нить», и желание «сказать» превозмогло мудрость хра
нения:
Многоуважаемый Петр Петрович.
Спасибо Вам. Ваше письмо придало мне бодрости ду
ха 7. Главное же, что мне особенно и несказанно доро
г о , — это то, что я воочию вижу нового Ее служителя;
и не так уже жутко стоять у алтаря, в преддверии гря