Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

него зрения и слуха — мир неуловимых шорохов, звуков

и поступей, по которым мы старались угадать прибли­

жающуюся эпоху. В этом смысле письма А. А. Блока

ко мне, без комментарий и освещения нашего тогда

эзотеризма 29, были бы непроницаемы в своем темном

ядре. Это «темное ядро» писем А. А. ко мне ничего не

стоило бы прояснить, т. е. обложить догматами метафи­

зики Влад. С о л о в ь е в а , — тогда выявился бы просто и

ясно парадоксальный и несколько космический костяк

наших вопросов друг к другу: «а что есть Прекрасная

Дама», «в каком отношении она находится к учению

Влад. Соловьева о будущей теократии» 30, «в каком

смысле она церковь в космосе и царица семистолпного

дворца поэзии Вл. Соловьева» 31, «в каком отношении

учение о Софии-Премудрости В. Соловьева стоит: 1) к ме­

тафизике, 2) к церкви, 3) к учению Конта о вели­

ком Существе человечества, 4) к гносеологии Канта,

5) к рыцарскому культу Прекрасной Дамы средневе­

ковья, 6) к Беатриче Данте, к Ewig Weibliche * Гете,

7) к учению о любви Платона, 8) к личной биографии

* Вечной женственности ( нем. ) .

216

Вл. Соловьева, в которой одно время образ «Трех свида­

ний» биографически подменялся несколько романтиче­

ской дружбой его с С. П. Хитрово? Как видите, темы

необъятные по количеству углубленнейших вопросов,

которых, конечно, не было никакой возможности разре­

шить нам, молодежи того времени, еще не одолевшей

как следует таких титанов, как Данте, Платон, Гете,

Кант. Но проблема времени поднимала все эти вопросы,

мобилизовала их вокруг острия всей культуры: нового

синтеза всех интересов, историей поднимавшихся тем

вокруг повой фазы человеческой жизни, в которой лич­

ные и конкретные отношения друг к другу (в любви,

братстве, в проблемах пола, семьи и т. д.) должны были

отображать сверхчеловеческие отношения космоса к ло­

госу, где космическим началом является София гности­

ков 32, воскрешенная Вл. Соловьевым в гущу самых зло­

бодневных тем русской общественной жизни конца

XIX столетня, а началом логическим является рождение

нового христианского слова-мысли, точнее говоря, хри-

стологии. <...>

Всем этим я хочу сказать, что тема «Стихов о Пре­

красной Даме» вовсе не есть продукт романтизма незре­

лых порывов, а огромная и по сие время не раскрытая

новая тема жизненной философии, Нового завета, Антро-

поса с Софией, проблема антропософской культуры гря­

дущего периода, шквал которого — мировая война 1914 го­

да и русская революция 1917—1918 годов. Вместо того,

чтобы всею душою осознать все эти темы, ведущие во­

истину к новой мистерии и проблеме посвящения,

вместо того, чтобы переработать именно нашу волю,

мысль и чувство в медленном умственном, сердечном и мо­

ральном праксисе 33, мы, вынужденные молчать и таить

среди избранных эзотеризм наших чаяний, были вверг­

нуты в нравственно развращенную и умственно вар­

варскую среду литературных культуртрегеров того вре­

мени, людей, весьма утонченных и образованных в узкой

сфере литературы, стиля и общественных дел и «варва­

ров» в отношении к проблеме, над которой гении вроде

Гете и Данте висели десятилетиями. Вместо того чтобы

пойти на выучку к этим последним, мы скоро заверте­

лись среди рецептов гг. Брюсовых и Мережковских и

прочей литературной отсебятины, быстро выродивших в

нашем сознании темы огромной ответственности, новиз­

ны, глубины.

217

Эти темы, оформленные поверхностно, скоро карика­

турно всплыли вокруг нас, изображая нас чуть ли не

шутами собственных устремлений. С моей точки зрения,

А. А. слишком быстро посмотрел на самого себя со сто­

роны оком прохожего варвара, литературного собрата

по перу и вследствие ряда несчастных стечений обстоя­

тельств в его личной, литературной и моральной биогра­

фии незаслуженно осудил в себе темы этого времени в

драме-пародии «Балаганчик», бьющей мимо его же собст­

венных писем ко мне эпохи 1903 года. Всматриваясь, я

до сих пор, с риском впасть в полемику, отстаиваю

А. А. 1901—1903 годов от А. А. 1907—1908 годов.

Б этих письмах и в последующих встречах в Шахма­

тове 34, в разговорах, в которых принимали участие

А. А. Блок, его мать, жена, С. М. Соловьев, я и

А. С. Петровский, гостивший со мной у Блока в 1904 го­

ду, мы все время осторожно нащупывали основную, так

сказать, музыкальную тему новой культуры, лик, имярек

этой культуры, то в литературных аналогиях, то в рели­

гиозно-догматических разрезах, то в терминах философии,

то в смутных образах мистических, целинных, полусозна­

тельных переживаний. Наши разговоры, жаргон и сло­

вечки требуют такого же комментария, как и жаргон

бесконечных гегелевских разговоров кружка Станкевича,

где неистовый Виссарион, переживавший в имении Ба­

куниных ряд чрезвычайных моральных переживаний, по­

свящался неукротимым Мишелем Бакуниным в ритуалы

фихтевской философии (а впоследствии им же был по­

священ в ритуалы и гегелевской философии), и, подобно

тому как отвлеченнейшие проблемы гегельянизма тогдаш­

ней молодежью протаскивались в самые интимные угол­

ки того времени, так что Мишель Бакунин измерял

и взвешивал сердечные отношения своих друзей с геге­