Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

левской точки зрения и даже корректировал их гегельян­

ски, непроизвольно просовывая свой нос в романы дру­

з е й , — так и мы с А. А. Блоком стремились подойти сразу

ко всем проблемам жизни, литературы и мысли с точки

зрения нового пути жизни, философию, этику и социоло­

гию которого следовало бы еще написать (она пишется,

быть может, еще в десятилетиях XX века всей тяготою

испытаний этого века). Положение бакунинского кружка

было проще: он имел Гегеля позади себя, нами чаемый

Гегель был впереди н а с , — его мы должны были создать,

потому что Вл. Соловьев был для нас лишь звуком, при-

218

зывающим к отчаливанию от берегов старого мира. Ха­

рактерно, что в скором времени московский кружок сим­

волистов провозгласил себя «аргонавтами», т. е. сообщест­

вом, имеющим целью отыскивать Золотое руно.

Из переписки А. А. со мной в конце 1903 года уже

явно звучит разность подхода к темам Прекрасной Да­

мы — нашего «Золотого руна» или «действительности»

Гегеля. В то время как я системою вопросов стараюсь

создать многообразные грани подхода к пониманию тем,

связанных с Прекрасной Дамою, т. е. дать этой теме

формально гносеологическое обоснование извне и оста­

вить Ее безымянной музыкой в ее внутреннем ядре,

А. А. Блок, уже упрекавший меня в музыкальном рас­

пылении тем новой культуры, моему идеалистическому

обоснованию символа противополагает реалистическое,

в котором метафизическая оправа соловьевского учения

о Софии звучит как новый религиозный догмат, а жизнен­

ное ядро оказывается в сфере уже воплощенного символа:

«будут страшны, будут несказанны неземные маски

лиц» 35. В этом отношении характерно одно из писем

А. А., рисующее его как максималиста-догматика, стараю­

щегося очертить образ Той, имя которой он пишет с боль­

шой буквы 36. <...>

Это письмо я считаю типичным для понимания тех

вопросов, которые нас связывали с А. А. и которые

требуют бесконечного углубления. Пусть прочтут эти

п и с ь м а , — посмеются над ними, в ком есть сила смеяться,

но думаю, что и задумаются. В этом письме характерно

обилие словечек и наличность того жаргона, который был

для нас в отошедшие годы «нашим» жаргоном, где сло­

ва фиксировали трудные, не поддающиеся часто логиче­

скому объяснению моменты переживаний и моменты

восприятий веяний, которые мы относили к Ней.

Прекрасная Дама, по А. А., меняет свое земное ото­

б р а ж е н и е , — и встает вопрос, подобный т о м у , — как Папа

является живым продолжением апостола Петра, так

может оказаться, что среди женщин, в которых зеркаль­

но отражается новая богиня Соловьева, может ока­

заться Единственая, Одна, которая и будет естественно

тем, чем Папа является для правоверных католиков. Если

Папа есть наместник Христов Второго Завета, то Она

может оказаться среди нас как естественное отображение

Софии, как Пана своего рода (или «мама») Третьего

219

Завета. Разумеется, что ничего подобного в письмах

А. А. Блока ко мне нет, но весь стиль их, весь подход

к проблеме таков, что они волят к такому выводу. Этого

вывода я боюсь и оказываюсь в нашей переписке того

времени своего рода меньшевиком-минималистом. Думаю,

что близкие отношения А. А. Блока к С. М. Соловьеву,

очень склонному в то время к такого рода догматизиро­

ванию тем нашего веяния, способствовали и укореняли

в нем этот максимализм. Это и был период сближения

А. А. Блока с С. М. Соловьевым, тогда поливановцем 37,

гимназистом седьмого класса, только что перенесшим

потерю отца и матери. Все, что я слышал от С. М. Со­

ловьева за это время об А. А., дышало какой-то особой

теплотой. С. М. тогда только что вернулся из Киева, ку­

да он поехал после кончины родителей и где был ласко­

во принят, как родной, в доме князя Трубецкого, тогда

еще киевского профессора. По возвращению из Киева,

он поселился на Поварской, в небольшом домике, с

прислугою. Бабушка его А. Г. Коваленская заботливо

приняла на себя хлопоты по устройству его маленького

хозяйства. Посещали его весьма часто: я, Г. А. Рачин­

ский, его опекун. В этой маленькой квартирке на

Поварской продолжались наши вечерние встречи с С. М.,

в которых было «много, много дум, и метафизики, и спо­

ров» 38. А. А. Блок, его поэзия, его личность, даже собы­

тия его биографии были часто темой наших бесед.

С. М. Соловьев одно время после смерти родителей впал,

я бы сказал, в поэтически-догматический тон, стараясь

чуть ли не в ясных теологических догматах фиксировать

то новое, что мы все трое (А. А. Блок, он и я) ощу­

щали как наступление новой религиозной эпохи. Думаю,

что начавшееся тогда в письмах сближение его с А. А.

отразилось в свою очередь на письмах А. А. ко мне, где

он выступает с более четкими, парадоксальными для

многих контурами своего мировоззрения и где я играл

роль своего рода кунктатора 39 и философского обосно-

вателя наших взглядов. Это был период, когда среди

сочинений Вл. Соловьева меня особенно занимала «Исто­

рия и будущность теократии» и статья об Ог. Конте.

Скажу откровенно: то, что вынашивалось нами трои­

ми в сознании, не имело определенных философских кон­

туров, как бы нащупывало эти контуры из сопоставлений

разных сторон многих миросозерцаний. Извне то, о чем

220

мы говорили, казалось бы синкретизмом, где Платон,

Филон, учение о логосе кн. С. Н. Трубецкого, Вл. Со­