Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

1976

* * *

Жизнь обрела привычные черты,

Что было нужно — за день наверстала.

Застольный шум, а посредине — ты:

Слегка паришь, но выглядишь устало.

Накрытый стол немало обещал,

Но разговор не ладился, как будто

Какой-то сговор вас отягощал,

Исподтишка встревая поминутно.

О Господи, как фантастичен быт!

Искажены смеющиеся лица.

Кто с кем тут рядом и зачем сидит,

На что озлоблен и чего боится?

Хозяюшка, отсюда не взлетишь.

Оскалит рот насмешливая вечность.

Погасишь свет — и ясно различишь

За окнами таящуюся нечисть.

И вправду мир покажется тюрьмой,

Дыханье — счастьем и прогулка — волей.

Что с нами происходит, Боже мой,

На этом самом жутком из застолий?

Март. Ночь. Москва. Гостеприимный дом.

Отменный спирт расходится по кругу.

Хозяйка, слушай, а за что мы пьем,

Зачем мы здесь — и кто мы все друг другу?

Пускай хоть выпьем каждый за свое

Под общий звон фужеров или рюмок.

Я — пью за волчье сладкое житье,

За свет звезды над участью угрюмой.

Хозяюшка! За звучным шагом — шаг,

Земля за нас, она спружинит мягко,

И каждый дом — по крайности, очаг,

И смертный мир — не больше, чем времянка.

1976

* * *

С.Гандлевскому

Вот и снова в предосенний день

Побредем по глянцу площадей,

Поразмыслим, чем же год отмечен.

А земля нас тащит за собой

В орбитальный космос голубой.

Год шестой от нашей первой встречи.

Все родное — в памяти родней.

До прекрасных августовских дней

Берегу тепло под полушубком.

Дорожу пожатием руки —

И живу, резону вопреки,

В этом крае, вымершем и жутком.

В августе с друзьями посидим.

Папирос замысловатый дым

Тянется в распахнутые окна.

Капает на кухне самогон.

И огонь заката вознесен

В облака торжественно и вольно.

К высоте распространится речь.

Будет лето медленное течь,

Занавеска светлая — качаться.

В августе присядем у стола.

Жизнь — она ведь все-таки была

И пока не думает кончаться.

1976

* * *

Земли осенней черные пласты

Еще не разворочены дождями,

Но знаю я — и, верно, знаешь ты,

Каким ветрам орудовать над нами.

Еще пылят сентябрьские пути.

Еще звенит колодцами деревня.

Будь проклят день и час, когда... Прости,

Благословись, возлюбленное время.

Другого нет. И, если разрешат,

Я все скажу, что ночь наворковала,

Пока в дремоте граждане лежат

На папертях Московского вокзала,

Пока еще не холодно, пока

К себе берет нас камень постепенно.

Будь проклят... Не поднимется рука,

Родное время, будь благословенно.

Свистками черни воздух потрясен,

Смешна любовь — и ненависти мало,

Но кто бы знал, что людям тех времен

Благословенья лишь и не хватало.

1976

* * *

За ночью ночь меня всего трясло.

Отряд берез держал границу леса.

Начало суток, новое число

Меня встречало лязганьем железа.

Неслись с окраин первые шумы,

Гудки гудели, грохотала трасса,—

И думал я: вот-вот увидим мы,

Как от востока светится пространство,

Как воронье срывается в полет,

Как небеса расхристаны и сиры...

И молодость — она не в нас живет,

Но где-то прежде, в молодости мира.

Меж тем поодаль шум иной возник,

Вступала сталь каким-то новым ладом.

Я покидал березовый тайник

И торопился к каменным громадам.

И город был сияньем обагрен

Едва заметным, но неоспоримым,

И я входил, как на заре времен,

И шел — как мытарь Иерусалимом.

Навстречу мне такие же, как я,

Шли люди в озаренье красноватом,

И мы сходились, как одна семья,

Где всякий был родным и виноватым.

Но мы родство таили в бездне глаз.

Движенья были сослепу неловки.

И притекали новые из нас

К автобусной заветной остановке.

Любой дышал, как будто ношу нес.

Походки тяжки, лица воспаленны.

И вдалеке гремел мусоровоз,

Как будто поступь танковой колонны.

Нечистым газом бил из-под крыла...

Казался воздух огненосней кремня.

Рассвет не шел. Заканчивалось время,

Дышала вечность, за сердце брала...

1976

* * *

Ю. Кублановскому

Морозное солнце над серым вокзалом,

Дымы на слепящих верхах,

И зелень листвы по садам обветшалым —

Серебряный блеск на ветвях.

Откуда в столице такая погода

В октябрьский полуденный час?

С архивного полузабытого года

Такого не знают у нас!

Сырой листопад налетает со снегом

На семь москворецких вершин,

И смотрятся жадным монгольским набегом

Разъезды служебных машин...

Об эту блаженную смутную пору

Нам чувствовалось заодно,