Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Ме­ж­ду тем Ге­ге­ля и Кан­та род­нит об­щая мысль — по­бе­да ра­зу­ма; род­нят их и сред­ст­ва — сред­ст­ва при­ну­ж­де­ния; род­нит и то, что при­ну­ж­де­ние у обо­их с осо­бой от­чет­ли­во­стью вы­сту­па­ет в сфе­ре мо­ра­ли. В этом смыс­ле Шес­тов и го­во­рит о том, что Ге­гель не толь­ко воз­вра­ща­ет фи­ло­со­фию на путь Спи­но­зы, но за­вер­ша­ет и де­ло са­мо­го Кан­та.— «Ме­та­фи­зи­ка Ге­ге­ля и прак­ти­че­ский ра­зум Кан­та пи­та­ют­ся из од­но­го ис­точ­ни­ка и ле­жат в од­ной и той же плос­ко­сти» /67/.

Ге­гель осо­бен­но рез­ко на­па­дал на Кан­та за идею дол­га в ос­но­ве эти­ки. Ему ка­за­лось, что должное, про­ти­во­пос­тав­ляе­мое то­му, что есть, уни­жа­ет ра­зум. Ибо все ра­зум­ное не «долж­но быть», но естьдей­ст­ви­тель­но, бо­лее то­го: лишь ра­зум­ное и дей­ст­ви­тель­но. Ме­ж­ду тем Шес­тов пе­ре­во­дит из Ге­ге­ля: «Че­ло­век дол­жен в сво­ем на­строе­нии воз­вы­сит­ься до той от­вле­чен­ной общ­но­сти, при ко­то­рой ему дей­ст­ви­тель­но все рав­но, су­ще­ст­ву­ет он сам или нет, т. е. су­ще­ст­ву­ет или нет в ко­неч­ной жиз­ни...» — Рус­ский пе­ре­вод осо­бен­но об­на­жа­ет курь­ез: по­лу­ча­ет­ся, что че­ло­век долженне ис­пол­нять долг, но осу­ще­ст­в­лять дей­ст­ви­тель­ность! Об­на­жа­ет­ся мни­мость, поч­ти про­па­ган­ди­ст­ский ка­муф­ляж то­го пре­вос­ход­ст­ва, ко­то­рое «дей­ст­ви­тель­ность» ге­ге­лев­ско­го ду­ха яко­бы име­ет над «дол­гом» Кан­та. Дей­ст­ви­тель­ность эта — лишь пус­тая бес­со­дер­жа­тель­ная дек­ла­ра­ция; сущ­ность же, крою­щая­ся за ней — как две ка­п­ли во­ды по­хо­жа на сущ­ность кан­тов­ской эти­ки.— «Все зна­ют эти сло­ва Ге­ге­ля,— го­во­рит Шес­тов,— он их не пря­тал, они у не­го в крас­ном уг­лу вы­став­ле­ны,— но са­мо­уве­рен­ность Ге­ге­ля так обез­о­ру­жи­ва­ет, что ни­ко­му и на ум не при­хо­дит, что ге­ге­лев­ский дух есть тот же кан­тов­ский долг, о ко­то­ром у нас сей­час шла речь. Все уве­ре­ны, что Ге­гель пре­одо­лел кан­тов­ский фор­ма­лизм, и не за­ме­ча­ют, что его он­то­ло­ги­че­ское до­ка­за­тель­ст­во бы­тия Бо­жия (от­ку­да и взят сей­час при­ве­ден­ный от­ры­вок) ни­чем, ре­ши­тель­но ни­чем, от кан­тов­ско­го «по­сту­ла­та Бо­га» не от­ли­ча­ет­ся, как не от­ли­ча­ет­ся ге­ге­лев­ский «дух» от кан­тов­ско­го «дол­га». За по­след­ней ис­ти­ной и Кант, и Ге­гель шли в од­но и то же ме­сто» /69/.— Есть на эту те­му у Ге­ге­ля и еще бо­лее ко­мич­ные фор­му­ли­ров­ки. Че­ло­век, по мыс­ли Ге­ге­ля, «...дол­жен быть для са­мо­го се­бя тем, что он есть в се­бе...» /Фи­ло­со­фия ре­ли­гии, т. 2.— М., 1977, с. 256/.— И /см. там же/: «Че­ло­век, по­сколь­ку он есть дух, дол­жен стать дей­ст­ви­тель­но для се­бя тем, что он есть по­ис­ти­не...».

Здесь хо­те­лось бы кое-что до­ба­вить. Ге­гель ведь не про­сто под­ме­нял «дей­ст­ви­тель­ность» — кан­тов­ским дол­гом. Из вы­ше­ска­зан­но­го сле­ду­ет как буд­то, что рас­хо­ж­де­ние в эти­ке ме­ж­ду Ге­ге­лем и Кан­том — лишь пус­тые сло­ва. На са­мом де­ле это — ху­же, не­же­ли пус­тые сло­ва. За­мы­сел Ге­ге­ля пред­ста­ет еще бо­лее жут­ким. Ведь на­встре­чу кан­тов­ско­му им­пе­ра­ти­ву, об­ра­щен­но­му к че­ло­ве­ку, Ге­гель вы­пус­ка­ет — по­доб­но стре­ле — но­вый им­пе­ра­тив, об­ра­щен­ный к Бо­гу и ми­ру! Ведь «...мир дол­жен дать воз­мож­ность осу­ще­ст­вить­ся в нем су­ще­ст­вен­но­му, доб­ро­му по­ступ­ку, как он дол­жен так­же обес­пе­чить доб­ро­му субъ­ек­ту удов­ле­тво­ре­ние его осо­бен­но­го ин­те­ре­са, а зло­му, на­про­тив, от­ка­зать в этом и так­же унич­то­жить са­мое зло». /Эн­цик­ло­пе­дия фи­ло­соф­ских на­ук, т. 3. Фи­ло­со­фия ду­ха, 510.— М., 1977, с. 338/.— Это бы еще пол­бе­ды, это мо­жет по­ка­зать­ся при­вле­ка­тель­ным. Но вот — им­пе­ра­тив Бо­гу: Ге­гель, на­при­мер, вос­тор­жен­но со­гла­ша­ет­ся с Бёме, что не толь­ко долг че­ло­ве­ка — ве­ра в Трои­цу, но — са­мо Трие­дин­ст­во долж­норо­дить­ся в серд­це че­ло­ве­ка /Фи­ло­со­фия ре­ли­гии, т. 2.— М., 1977, с. 246/! — Но что же та­кое Бог за­дол­жал ра­зу­му, что ра­зум­ный мыс­ли­тель по­зво­ля­ет се­бе го­во­рить о Бо­ге, как о не­ис­прав­ном долж­ни­ке, о но­си­те­ле тай­но­го по­ро­ка? Ока­зы­ва­ет­ся, Ге­ге­ля не уст­раи­ва­ет вся сис­те­ма цен­но­стей, дос­туп­ная ве­ре в та­ко­го Бо­га, Ко­то­ро­му ни­кто не по­смел бы при­ка­зы­вать, с Ко­то­ро­го по­смел бы кто взы­ски­вать дол­ги. И Ге­гель вер­шит мыс­лен­но на­стоя­щую ре­во­лю­цию в сис­те­ме цен­но­стей. Ге­гель бу­к­валь­но дек­ре­ти­ру­ет /см. Фи­ло­со­фию ду­ха, § 552, при­ме­ча­ние.— Указ. изд., с. 376/: от­ны­не вме­сто свя­то­сти — нрав­ст­вен­ность, вме­сто обе­та це­ло­муд­рия — брак и се­мья, вме­сто бед­но­сти — «дея­тель­ность при­об­ре­те­ния благ» и доб­ро­со­ве­ст­ность, вме­сто по­слу­ша­ния Бо­гу — «по­ви­но­ве­ние за­ко­ну» /!/, а так­же — «ос­но­ван­ным на за­ко­не го­су­дар­ст­вен­ным уч­ре­ж­де­ни­ем». Ес­ли ка­кой-то фи­ло­соф и за­слу­жи­ва­ет на­зва­ния «бур­жу­аз­но­го», так это, бес­спор­но, Ге­гель! И вот со­ци­аль­ное при­ло­же­ние: «Бе­зу­ми­ем но­вей­ше­го вре­ме­ни сле­ду­ет счи­тать стрем­ле­ние из­ме­нить при­шед­шую в упа­док сис­те­му нрав­ст­вен­но­сти, го­су­дар­ст­вен­но­го уст­рой­ст­ва и за­ко­но­да­тель­ст­ва без од­но­вре­мен­но­го из­ме­не­ния ре­ли­гии...» /там же, с. 377/.— Та­ко­ва гран­ди­оз­ная ре­во­лю­ция, за­мыш­лен­ная Ге­ге­лем. Вид­но, что упот­реб­ле­ние вы­ше сло­ва «экс­пан­сия» — не ме­та­фо­ра... По­сле то­го, как Ге­гель ос­ме­лил­ся ука­зы­вать Бо­гу и ми­ру, ка­ки­ми им над­ле­жит быть, не­уди­ви­тель­но оп­рав­да­ние им... дья­во­ла, как «не­об­хо­ди­мо­го мо­мен­та» в ми­ро­зда­нии /«...дья­вол то­ж­де­ст­вен с со­бой и по­это­му дол­жен так­же по­лу­чить ут­вер­жде­ние, как у Миль­то­на, где он со всей сво­ей осо­бен­ной энер­ги­ей луч­ше ино­го ан­ге­ла». /Фи­ло­со­фия ре­ли­гии, т. 2.— Указ. изд., с. 258/. И вот — по­тря­саю­щее при­зна­ние Ге­ге­ля, ко­то­рый со сме­ло­стью не мень­шей, не­же­ли шес­тов­ская, рас­кры­ва­ет «ис­точ­ник ме­та­фи­зи­че­ских ис­тин»: «При этом нуж­но ска­зать, что по­зна­ние дей­ст­ви­тель­но яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком вся­ко­го зла /.../. При­ро­да че­ло­ве­ка не та­ко­ва, ка­кой она долж­на быть; по­зна­ние от­кры­ва­ет ему это и по­ро­ж­да­ет (! — А.С.) то бы­тие, ка­ким оно не долж­но быть» /там же, с. 260/.— Это­го уж, ка­жет­ся, до­воль­но... Fiat Satanas!

Шес­тов за­клю­ча­ет: «Не ху­же Кан­та он (Ге­гель.— А.С.) зна­ет, что ме­та­фи­зи­ка не­воз­мож­на, ме­та­фи­зи­ка, ко­то­рая ищет Бо­га, бес­смер­тия ду­ши и сво­бо­ды во­ли, но она не­воз­мож­на не по­то­му, что ра­зу­му по­ло­же­ны ка­кие-то пре­де­лы, что ка­те­го­рии на­ше­го мыш­ле­ния при­ме­ни­мы толь­ко к чув­ст­вен­но дан­но­му. Ге­ге­ля раз­дра­жа­ла да­же са­мая по­ста­нов­ка во­про­са о пре­де­лах че­ло­ве­че­ско­го ра­зу­ма /.../. Ме­та­фи­зи­ка, ко­то­рая от­кры­ла бы лю­дям Бо­га, бес­смер­тие ду­ши и сво­бо­ду, не­воз­мож­на по­то­му, что ни Бо­га, ни бес­смер­тия, ни сво­бо­ды нет: все это дур­ные сны, ко­то­рые снят­ся лю­дям, не умею­щим воз­вы­сить­ся над от­дель­ным и слу­чай­ным и не же­лаю­щим по­кло­нять­ся в ду­хе и ис­ти­не» /71.— Опо­сре­до­ван­ное ин­тел­лек­том по­кло­не­ние Бо­гу «в ду­хе и ис­ти­не» про­ти­во­пос­тав­ле­но са­мим Ге­ге­лем не­по­сред­ст­вен­ной — и по­то­му не­со­вер­шен­ной — ве­ре/.

Шес­тов вы­яс­ня­ет един­ст­во раз­лич­ных на­прав­ле­ний ра­цио­на­лиз­ма и об­ру­ши­ва­ет­ся на об­щую поч­ву всех ра­цио­на­ли­сти­че­ских уче­ний. Но вме­сте с тем он — и это за­слу­жи­ва­ет осо­бо­го вни­ма­ния — вскры­ва­ет и еще од­но чрез­вы­чай­но су­ще­ст­вен­ное един­ст­во. Это — един­ст­во философа– ра­цио­на­ли­ста с обы­ва­те­лем, ко­то­рое тем важ­нее вскрыть, что оно обык­но­вен­но за­мал­чи­ва­ет­ся, и весь во­прос пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся с ног на го­ло­ву. Из­вест­но тра­ди­ци­он­ное пре­зре­ние фи­ло­со­фа к «тол­пе».— «Но, вид­но,— го­во­рит Шес­тов,— обы­ва­тель не так да­лек от фи­ло­со­фа: где-то, в ка­ких-то на­ча­лах или кон­цах, на ка­ких-то глу­би­нах или по­верх­но­стях обы­ва­тель с фи­ло­со­фом встре­ча­ют­ся» /34/.— Да, ес­ли на од­ном по­лю­се ра­зум­ное по­зна­ние смы­ка­ет­ся с ре­ча­ми змея-ис­ку­си­те­ля, то на дру­гом оно об­ра­ще­но к «мне­нию» тол­пы. И вправ­ду: раз­ве при­зна­ние все­об­ще-обя­за­тель­но­го ха­рак­те­ра объ­ек­тив­ных ис­тин с эти­кой по­кор­но­сти — не сма­хи­ва­ет весь­ма на ком­плекс обы­ва­тель­ских «по­ня­тий» о ми­ре и о мес­те че­ло­ве­ке в нем? А кро­ме то­го, при­ну­ди­тель­ный ха­рак­тер «веч­ных ис­тин» ра­зу­ма за­став­ля­ет — ра­но или позд­но — фи­ло­со­фию опи­рать­ся при вы­не­се­нии при­го­во­ров на санк­цию люд­ско­го боль­шин­ст­ва.— «И тот же прак­ти­че­ский ра­зум под­ска­зал Ари­сто­те­лю, что обыч­ное пре­зре­ние фи­ло­со­фов к тол­пе, к oiJ polloiv/.../ — при­твор­но. Фи­ло­со­фия не мо­жет обой­тись без все­об­ще­го при­зна­ния и, в этом смыс­ле, она яв­ля­ет­ся captatio benevolentiae (сни­ска­ние бла­го­во­ле­ния) как раз тех мно­гих, ко­то­рых она на сло­вах чу­ж­да­ет­ся» /93/.— Ра­цио­на­лизм есть обы­ва­тель­ская идео­ло­гияв ее воз­вы­шен­ном, утон­чен­ном и ус­лож­нен­ном ва­ри­ан­те.

Вот итог об­зо­ра Шес­то­вым ра­цио­на­ли­сти­че­ских уче­ний:

« По­рок на­ше­го мыш­ле­ния.В тео­рии по­зна­ния цар­ст­ву­ет идея не­об­хо­ди­мо­сти, в эти­ке — по­ту­ск­нев­шая и ос­ла­бев­шая не­об­хо­ди­мость: дол­жен­ст­во­ва­ние. Ина­че со­вре­мен­ная мысль не мо­жет сдви­нуть­ся с мес­та» /264/.— «Фи­ло­со­фия же, не дер­заю­щая под­нять­ся над ав­то­ном­ным зна­ни­ем и ав­то­ном­ной эти­кой, фи­ло­со­фия, без­воль­но и бес­по­мощ­но скло­няю­щая­ся пред от­кры­вае­мы­ми ра­зу­мом ма­те­ри­аль­ны­ми и иде­аль­ны­ми дан­но­стя­ми и от­даю­щая им на по­ток и раз­граб­ле­ние «еди­ное на по­тре­бу», не при­во­дит че­ло­ве­ка к ис­ти­не, а на­ве­ки от ис­ти­ны уво­дит» /22/.

«По­это­му,— го­во­рит Лю­тер, и вслед за Лю­те­ром по­вто­ря­ет Шес­тов,— ко­гда за­кон на­пу­га­ет со­весть... ве­ди се­бя так, как буд­то ты о за­ко­не ни­ко­гда не слы­шал, но вой­ди во мрак, где не све­тит те­бе ни за­кон, ни ра­зум. но лишь тай­на ве­ры... Так ве­дет нас Еван­ге­лие, вне и над све­том за­ко­на и ра­зу­ма во мрак ве­ры, где нет ни ра­зу­ма, ни за­ко­на» /112/.— То­гда Бог — не Бог уче­ных, но Бог Ав­раа­ма, Исаа­ка и Иа­ко­ва — по­ве­дет че­ло­ве­ка, и че­ло­век пой­дет, не зная, ку­да, что­бы при­дти в обе­то­ван­ную зем­лю. Ве­ра Ав­раа­ма, от­чая­ние Ио­ва, «аб­сурд» Кир­ке­го­ра, про­зре­ние Дос­то­ев­ско­го — не раз уже от­кры­вал­ся че­ло­ве­че­ст­ву этот по ви­ди­мо­сти бе­зум­ный путь, путь по ту сто­ро­ну зна­ния. Это есть «...тот един­ст­вен­ный ис­точ­ник, из ко­то­ро­го мож­но за­черп­нуть ме­та­фи­зи­че­скую ис­ти­ну: да ис­пол­нит­ся обе­то­ва­ние — sujdeѕn aJdunathѕsei uJmivn(не бу­дет для вас ни­че­го не­воз­мож­но­го)!» /77/.

4

Как уже при­хо­ди­лось го­во­рить, ис­точ­ник пе­ре­во­ро­та в гно­сео­ло­гии, о ко­то­ром меч­тал Шес­тов,— это по­треб­ность в цен­но­сти. Выс­шая же цен­ность — это со­тво­рен­ная ис­ти­на, ис­ти­на, тво­ри­мая Бо­гом по Сво­ему ус­мот­ре­нию. Пе­ре­во­рот, вы­во­дя­щий на путь к этой ис­ти­не,— по­до­бен про­бу­ж­де­нию от кош­ма­ра.

Мож­но ли во­об­ще го­во­рить о тео­рии по­зна­ния, ко­гда речь идет о пе­ре­во­ро­те. за­ду­ман­ном Шес­то­вым в этой об­лас­ти? То, о чем го­во­рит Шес­тов, ма­ло по­хо­дит на «тео­рию» и уж во­все не­схо­же с по­зна­ни­ем, как мы пред­став­ля­ем се­бе про­цесс по­зна­ния. Ка­кое же сло­во по­доб­рать? Пред­две­рие пу­ти к еди­но­му на по­тре­бу?.. Впро­чем, мож­но со­хра­нить и сло­во «гно­сео­ло­гия», ра­зу­мея те­перь под тео­ри­ей по­зна­ния — вы­яс­не­ние бес­по­мощ­но­сти по­зна­ния, по­иск иных пу­тей мыш­ле­ния к Бо­гу, ми­ру, лю­дям и се­бе.

Гно­сео­ло­гия ре­ли­ги­оз­ной фи­ло­со­фии, пре­об­ра­зо­ван­ная Шес­то­вым, име­ет не­сколь­ко пред­по­сы­лок. Они все слу­жат це­ли пе­ре­ве­де­ния фи­ло­со­фии из без­лич­но-объ­ек­тив­но­го ва­куу­ма в жи­вую лич­но­ст­ную сре­ду. Все они по­это­му но­сят лич­ныечер­ты — «эк­зи­стен­ци­аль­ные», как хо­те­лось бы со­вре­мен­но­му сло­во­упот­реб­ле­нию, ра­бо­леп­ст­вую­ще­му пе­ред тер­ми­но­ло­ги­ей да­же то­гда, ко­гда речь идет о пре­об­ра­зо­ва­нии от­вле­чен­но­го тер­ми­на-зна­ка в жи­вое сло­во-об­раз.

На сме­ну все­об­ще­му, от­вле­чен­но­му, без­лич­но­му «по­знаю­ще­му субъ­ек­ту» при­хо­дит жи­вая лич­ность. Шес­тов идет на это сме­ло, без­ус­лов­но и на ред­кость по­сле­до­ва­тель­но. В этом смыс­ле боль­ше­го «эк­зи­стен­циа­ли­ста» труд­но се­бе пред­ста­вить. Ло­ма­ет­ся са­мо взаи­мо­от­но­ше­ние субъ­ект — объ­ект, это же­ст­ко-не­из­мен­ное про­кру­сто­во ло­же всех сиc­тем ра­цио­на­лиз­ма. Что­бы вер­но ра­зо­брать­ся в этом, нуж­но под­черк­нуть: «субъ­ект», со­глас­но гно­сео­ло­гии ра­цио­на­лиз­ма, не толь­ко не есть жи­вая еди­нич­ная не­по­вто­ри­мая лич­ность, но он не есть хо­тя бы и лич­ность в ее лишь по­знаю­щей функ­ции. Все­об­ще-обя­за­тель­ная при­ро­да объ­ек­тив­ных ис­тин и от субъ­ек­та тре­бу­ет черт все­общ­но­сти; дос­ти­га­ет­ся же это как раз че­рез от­ре­че­ние от соб­ст­вен­ной лич­но­сти, от «осо­бен­но­сти». Та­ким об­ра­зом, субъ­ект за­ви­сит от объ­ек­та. Но и объ­ект без субъ­ек­та не был бы тем, что он есть: ведь толь­ко от­ре­шив­ший­ся от лич­но­сти субъ­ект мо­жет соз­дать по­ня­тие об объ­ек­тив­но­сти. В кор­не фаль­ши­во по­это­му пред­став­ле­ние, со­глас­но ко­то­ро­му объ­ек­тив­ность — ус­ло­вие не­за­ви­си­мо­сти от субъ­ек­та; она — ус­ло­вие ото­рван­но­сти от лич­но­сти, от жиз­ни, от жи­вой дей­ст­ви­тель­но­сти, это прав­да; но с по­знаю­щим субъ­ек­том объ­ект по­вя­зан обо­юд­но по ру­кам и но­га­м. Они по­оди­ноч­ке не­мыс­ли­мы и бес­по­мощ­ны, друг в дру­ге не­об­хо­ди­мо ну­ж­да­ют­ся, друг от дру­га не­от­тор­жи­мы, точ­но си­ам­ские близ­не­цы.— Шес­тов по­ся­га­ет на это тро­га­тель­ное дву­един­ст­во.

«И вот, ес­ли спро­сить «един­ст­вен­но» мыс­ля­ще­го (т. е. не знаю­ще­го и не боя­ще­го­ся тео­рии) че­ло­ве­ка: где «ис­тин­ное бы­тие» — в том ли обод­ран­ном ми­ре, ко­то­рый ему пред­ла­га­ет фи­ло­со­фия и ко­то­рый она на­зы­ва­ет не­за­ви­си­мым от по­знаю­ще­го субъ­ек­та, или в том, где, хо­тя бы и при его соб­ст­вен­ном уча­стии, есть и зву­ки, и крас­ки, и фор­мы и т. д.— он, ко­неч­но, не ко­леб­лясь бы при­знал, что сущ­ность ми­ра от­то­го, что в его со­зи­да­нии ему са­мо­му да­но иг­рать твор­че­скую роль, нис­коль­ко не стра­да­ет, но что ес­ли бы «пред­ме­ты» по­зна­ния су­ще­ст­во­ва­ли не­за­ви­си­мо и от не­го и от ко­го бы то ни бы­ло, но ока­за­лись бы та­ки­ми, ка­ки­ми их изо­бра­жа­ет фи­ло­соф­ское «воз­зре­ние»,— то ни от «ис­ти­ны», ни от «сущ­но­сти» ни­че­го бы не ос­та­лось. А ес­ли это так, то, ста­ло быть, тео­рия по­зна­ния, ко­то­рая хо­чет быть как мож­но мень­ше тео­ри­ей и про­ник­нуть в «бы­тие», со­сто­ит не в том, чтоб спа­сать или оп­рав­ды­вать не­за­ви­си­мость то­го, что она име­ну­ет «das Ansichseiende» бы­тия в се­бе, т. е. обод­ран­но­го ми­ра, а чтоб при­нять и нау­чить­ся ви­деть сущ­ность бы­тия в том ми­ре, ко­то­рый хоть и за­ви­сит или да­же имен­но по­то­му, что за­ви­сит от субъ­ек­та (т. е. от жи­во­го су­ще­ст­ва), име­ет все то, за что его сто­ит лю­бить и це­нить. Ис­тин­но су­щее оп­ре­де­ля­ет­ся в тер­ми­нах ис­тин­но важ­но­го и ис­тин­но цен­но­го» /240/.