Александрийская поэзия

Кто уже мчался бегом, на слезную брань устремляясь.

Как земледелец, когда на границе война возгорелась,

В страхе, чтоб раньше враги не успели пожать его ниву,

Жадно схватив изогнутый серп, что недавно наточен,

Хлеб недозрелый с поспешностью жнет, ожидать не желая,

1390Чтобы к обычной поре он дозрел под солнца лучами,

Так и Язон подрезал землеродных всходы, и кровью

Борозды были полны, как водою канал водоточный.

Пали, кто книзу лицом, в неровные комья зубами

Крепко впиваясь, кто — навзничь, иные — склонившись на руку

Или же на бок, на чудищ морских огромных похожи.

Многие, раны приняв до того, как у них отделились

Ноги от почвы, легли во весь рост, — насколько успели

Вырасти, — к полю склонясь головой тяжелой, незрелой.

Словно побеги дерев, когда сильный ливень обрушит

1400Зевс на питомцев садов, к земле припадают, у корня

Сломаны, — труд садоводов упорный, — и сразу унынье

И смертельная скорбь на сердце нисходит владельца

Тех насаждений, питателя их. И так же спустилось

Тяжкое горе в тот миг на душу владыки Эита.

В город он с колхами вместе обратной поехал дорогой,

Думой исполнен одной — как героям противиться дальше.

День угасал… В этот день был Язоном свершен его подвиг.

Песнь четвертая

Ныне, богиня, ты мне про помыслы и про страданья

Девы колхидской скажи, о Муза, дочерь Зевеса.

Ум мой в сомненье большом, меж двух колеблется мыслей:

То ли сказать про несчастья ее от любви безотрадной,

То ли про бегства позор, как страну она бросила колхов.

Что до Эита, то вместе с муллами, что были в народе

Лучшими, целую ночь он горькую гибель героям

В доме своем измышлял: нежданный исход испытанья

Страшного гневом томил его душу, и думал владыка,

10Что не совсем без участья его дочерей все свершилось.

Гера же в сердце Медеи мучительный страх возбудила,

И трепетала она, словно легкая лань, что в чащобе

Леса трепещет, напугана псов оглушительным лаем.

Сразу она поняла, без ошибки, что тайной не будет

Помощь ее и злые терпеть ей беды придется.

Также боялась она соучастниц служанок. Горели

Очи Медеи огнем, и шум в ушах раздавался.

Часто за шею хваталась она, рвала то и дело

Светлые пряди волос и жалобно в скорби стонала.

20Тут же на месте, судьбе вопреки, и погибла бы дева,

Зелья вкусив, и тщетными стали бы замыслы Геры,

Если б тогда не подвигла богиня смятенную деву

С Фрикса сынами бежать. В груди ее дух окрылился

Радостью. Мысль изменив, она все травы немедля

Ссыпала в ларчик обратно с груди; с поцелуем припала

К ложу затем и к двустворных дверей косякам; прикоснулась

К стенам светлицы своей; подлиннее вырвала локон

И положила его в терему, чтобы матери в память

Был он о девстве ее, и, глубоко стеная, сказала:

30«Длинный мой локон тебе, о мать, уходя, оставляю,

Вместо себя. Будь счастлива ты и в разлуке со мною!

Счастлива будь, Халкиопа, и ты, и весь дом! О, когда бы

В море ты, странник, погиб, не успев доплыть до Колхиды!»

Молвила так, и ручьем с ее вежд заструилися слезы.

Как из обильного дома тайком ускользнувшая дева,

Пленница, что от отчизны недавно отторгнута роком

И никогда не знавала мучительно-трудной работы,

Ныне, еще не привыкнув к лишеньям и рабской недоле,

Полная страха идет к госпоже под суровую руку,

40Так и прелестная дева из пышных хором уходила.

Сами собою пред ней отступили дверные засовы,

Сразу отпрянув назад под ее заклинанием быстрым,

И побежала босая она по улицам узким.

Левой рукой свой пеплос держа, до бровей прикрывавший

Дивных ланит красоту и чело, а правой рукою

Нижнюю полу хитона высоко подняв, уходила,

Полная страха, она по едва различимой дороге,

Быстро от стен удаляясь обширного града. Из стражей

Девы никто не узнал: проскользнула она незаметно.

50Дальше решила к святилищу прямо идти. Не безвестны

Были пути для нее, — не однажды и раньше бродила

Вкруг мертвецов и вкруг разных корней вредоносных Медея,

Как подобает колдуньям — а ныне дрожала от страха.

Тут Титанида, богиня Луна, что в тот миг поднималась

С края земли, увидала беглянку и, радуясь в сердце

Радостью злой, про себя такое промолвила слово:

«Видно, не я лишь одна убегаю к пещере Латмийской 404

И не одна я томлюсь по прекрасному Эндимиону!

Правда, не раз повинуясь твоим заклинаньям коварным,

60Я нисходила, воспомнив любовь, когда темною ночью

Зелья спокойно готовила ты, что тебе были милы.

То же безумье, что я, ты ныне в удел получила:

Ибо Язона тебе послал на тяжкую муку Бог-истязатель!

Ну что ж, иди и, как ты ни премудра,

Бремя мучительной боли умей нести терпеливо!»

Молвила так. А Медею несли проворные ноги.

Вышла на берег высокий реки, — и отрадно ей стало,

Лишь увидала на той стороне огонь, что герои,

Празднуя шумно удачу в борьбе, всю ночь не гасили.

70Голосом громким, протяжным сквозь мрак закричала Медея,

Издали клича племянника, Фриксова младшего сына,