Алгоритм счастья

– Ладно, ладно, - торопливо и виновато заговорила Екатерина Ивановна.
– Вот послезавтра обо всем и договоримся.

Глава 7

Эти два дня Рита прожила у Олега. Не предупредив мать, собрала чемоданчик, написала коротенькую записку. Олег смотрел на нее изумленно, во все глаза: он бы так точно не смог!

– Что еще?
– озабоченно морщила лоб Рита.
– Зубная щетка, полотенце, купальник... На пляж смотаемся? Смотри, какое солнце!

– Ага.

– Что - ага? Чего ты на меня уставился?
– нахмурилась Рита.

– Мама придет, а тебя нет, - пробормотал Олег.
– Надо бы дождаться.

– У них же сотый спектакль, ты что, забыл?
– Рита моталась по комнате, открывала-закрывала шкаф, кидала в чемодан какие-то маечки-трусики-лифчики.
– Ты, может, не рад?
– вдруг остановилась она, круто повернулась к Олегу. Может, ты против?

– Я рад, рад, - испугался он.
– Как я могу быть против?

– Не рад - так и скажи!

– Да рад я, очень рад, - бросился к Рите Олег, схватил ее, стиснул в объятиях, не позволяя вырваться.
– Только моя бы мама обиделась, - не удержался от объяснений.

– А моя - нет, - тихо сказала Рита, положила голову на плечо Олегу и закрыла глаза.
– Для нее главное - театр, спектакли, ее сопрано, а я...

Голос у Риты дрогнул. Она затихла в руках Олега, и он понял, что задел что-то тонкое, прикоснулся к хрупкому и больному, тому, что может разбиться от неосторожного движения или слова.

– Прости меня, ласточка, - виновато шепнул он и погладил Риту по голове.
– Прости, дорогая моя, хорошая...

Он сам не знал, за что просит прощения - за неосторожные ли слова, за нечуткость, за то, что чего-то не знает? Но это было не важно. Он обидел Риту, а значит, перед ней виноват. Олег снова погладил Риту по голове, и она заплакала: так ласкал ее только папа.

Она плакала, плакала и была не в силах остановиться.

Страшное напряжение трех безумных дней - танки, листовки, омоновцы, снайперы на крышах, а внизу замыкают кольцо бэтээры, и она, Рита, в этом кольце, пылкие речи с балкона Белого дома, церковное пение, столь странное, неожиданное в атеистической буйной стране, а потом - тишина в пустом общежитии, мужская, сдержанная, горячая нежность, горделивое сознание, что ты стала женщиной, и почему-то печаль, будто что-то в ее жизни кончилось, ушло навсегда, никогда не вернется... Все это, вместе взятое, вызвало горькие слезы, и щемило сердце, напоминая о том, как другая рука, самого близкого человека, так же гладила ее волосы.

– Родная моя, - шептал Олег, - все будет у нас хорошо, вот увидишь!

– Я не потому, не поэтому, - всхлипывала, успокаиваясь, Рита.

– Ну, поехали?
– бодро спросил Олег, чтобы Рита, не дай Бог, в нем не засомневалась.

А ведь и ему было страшно, новая жизнь начиналась и у него - полная любви и тревог, нежности и упреков, взаимной притирки, недоразумений, ссор, примирений, ответственности за другую душу... Знать этого он, конечно, не мог, но древний, как мир, инстинкт подсказывал, что жизнь станет намного сложнее, интереснее, беспокойнее.

– Поехали! Закрывать чемодан?

– Да, поехали. Посидим на дорожку.

***

Успех был ошеломляющим. Корзины, букеты, охапки цветов, и снова и снова, подчиняясь шторму оваций, раздвигался тяжелый занавес. Декорации были новыми, и новыми были костюмы - ленты, монисто, расшитые самыми фантастическими узорами украинские белоснежные кофты. А уж сама волшебная ночь...

Осветители превзошли себя, посылая на сцену лунный, призрачный свет.

Аркадий пришел за кулисы, влюбленный, как в первый день.

– Катенька, ты - прелесть!

Театрально преклонив колено, преподнес колье в бархатном узком футляре.

– Что ты! Зачем?
– вспыхнула от радости Екатерина Ивановна.

– Монисто же придется сдать, - пошутил, радуясь ее радости, Аркадий Семенович.
– Поехали!

Грим можно снять дома. Пусть дочка видит, какая у нее мать красавица.

– Ох, я и забыла тебе сказать, - устало потянулась Екатерина Ивановна.
– У нас новость...

– В машине расскажешь.

– Да нет, ты послушай... Я, может быть, через год стану бабушкой!

– Никогда ты не станешь бабушкой, - решительно возразил Аркадий Семенович, который сразу все понял, - даже если у тебя будет сотня внуков.

– Ну уж и сотня!
– серебряным колокольчиком рассмеялась Екатерина Ивановна и накинула на себя бежевый плащ.

Как легко, как весело ей всегда с Аркадием! После раздражительного, печального, больного Кости какое это отдохновение, хотя только Костю она и любила...

– А может, Риты и нет, - с надеждой сказала Екатерина Ивановна, когда уселись они в машину.
– Может, она гуляет.

– Ночью-то?
– засомневался Аркадий Семенович, боясь, что Катенька сглазит.

– Так ведь какая ночь, - напомнила Екатерина Ивановна.
– Ночь победителей!

– Она же была вчера?

– Ну и что? Молодежь все никак не напразднуется.

Оба они засмеялись, как смеются взрослые над детьми. Подъехав к дому, не сговариваясь, вскинули глаза к окнам. Темно. Но это еще ничего не значит.

Поднялись на пятый этаж. Екатерина Ивановна осторожно повернула ключ в замке.

– Рита?
– позвала в темноту.
– Наверное, спит.
– Надев теплые тапочки, скользнула в комнату.
– Зажги свет, - шепнула Аркадию Семеновичу, оставшемуся в передней.

Щелкнул выключатель.

– Катенька, тут записка у зеркала.

Екатерина Ивановна вернулась, взяла записку, прочла и села тут же, в прихожей, на ящик для обуви.

– Можно?

Аркадий Семенович взял из ее рук записку, с тревогой покосился на Катю: любимое лицо под жизнерадостным гримом как-то враз потускнело. Прочитал.

Помолчал. Подумал.

– Ну и что?
– спросил очень бодро.
– Ты чего запечалилась?
– Аркадий Семенович обнял Катю за плечи.
– Они, считай, муж и жена. Уехали - и уехали. А мы сейчас откупорим бутылочку шампанского.

Но Катя радость его не разделяла. Она снова взяла записку и, страдальчески сдвинув брови, принялась перечитывать. "Что со мной?
– думала горестно.
– Ведь только что, когда ехали мы в машине, именно об этом я и мечтала... Но не так, не Так! Ни одного ласкового слова, никакой теплоты..."

– Знаешь, Аркадий, - сказала она, - я что-то устала. Прости, но мне нужно побыть одной.

Аркадий Семенович внимательно посмотрел на Катю.

– Ты уверена?
– спросил тихо, обиженно.
– Тебе не станет без меня одиноко? Совсем одиноко?