Алиса Длинные Ноги

Нет карлика похабника, нет обнаженной русалки — разрушительницы нравственности, только я в Новом Мире, я и моя честь – тайная, пещерная, с упокоением в чреслах – так птичка коростель скрывается в гнёздышке голубого дрозда. – графиня Алиса Антоновна распахнула объятия, целовала огромную Вселенную, восторгалась, шла по изумрудной траве – честь и слава траве, оплоту коммунизма!

Долго шла, с непривычки устала, присела бы, но нет диванчика, обитого кожей страуса, нет Царского трона, а на меньшее графиня Алиса Антоновна не согласна, словно включили в розетку высокого напряжения.

Вышла к пашне и умилилась сельско-хозяйственной картине, даже ненароком смахнула непрошенную набежавшую слезу-алмаз на щеке.

На пашне (Алисию не удивило, что на деревьях – фрукты, трава говорящая, а пашня – свежая, весенняя, с грачами и другими птицами – длинноклювыми, с огромными кожаными крыльями и отвратительными криками – так кричат бородатые женщины в цирке братьев Карамазовых!) молодая красивая женщина в красном затейливом кокошнике, длинном зеленом сарафане с колокольчиками, в кожаных лаптях – грациозная прелестница, услада поэта!

Женщина (лет восемнадцати) подстегивала оливковой ветвью (что ветвь – оливковая, графиня Алиса Антоновна не сомневалась; Природа в красоте однообразна!) подгоняла жирную лошадь с миллионом фунтов комаров на шее; за лошадью – плуг в форме молота.

Под кустиком, недалеко от крестьянки – стол, колыбелька с младенцем и шокирующая свинья – злая, чёрная, но с уникальными золотыми копытами, за золото свинье простится неподобающее рыло.

— АХ! Крестьянка молодая, неопытная, где твоя честь девичья? В пруду утонула, где трупы еретиков – переписчиков запрещенных бумаг? – графиня Алиса Антоновна проговорила в сильнейшем волнении, даже на миг потеряла сознание, не упала – домик под снегом приснился бы в обмороке, а домик под снегом в чужом Мире – к беде. – Несовершеннолетняя, а уже с ребенком; наверно, чёрт к тебе в спальную проскользнул, прельстил пышным телом чернорабочего, или на сено, вы – простолюдинки на сене спите, ноги закидываете под голову вместо подушки; психологическими путями решаете свои проблемы, одна из которых – неудовлетворенность существующим образом жизни.

Я в ваш Мир случайно прилетела; чёрт зловонно дохнул на меня, пусть в июне чёрту январь придёт; из купальни обнаженную перенёс к вам; не думала, не гадалка, я не цыганка Аза, чтобы по каждому поводу карты засаленные раскидывала и предсказывала судьбу Кассандры.

Почему улетала голая, а прилетела в платьице; почему я, а не члены Государственной Думы, или — депутаты Украинской Рады – не знаю, чем отличается член от депутата; гороху насыпать, птичек приманить – в гуще голубей не отличить депутата от казнокрада.

Все люди – нервы в пыли!

Русалка не удушила меня, не загадывала загадки условные, потому что она не златовласая вертухайка с Женевским опытом дарительницы воздушных шаров.

Шары у русалки – ОГОГО! – но не в шарах счастье девушки, а в авторитете у друзей!

Карлик – желала бы я его обнять сейчас, воскликнула бы с обреченностью растраченной юности, что карлик – не самое удивительное существо, которое попадается морально устойчивой девушке в руки, но ушёл от нас, не раскрыл тайну своего бытия на Земле – судороги ему эпитафия.

Я не припадочная – верь мне, крестьянка, – нет нужды кушать горячие камни Аркадия Гайдара, камни исполнения желаний – пусть Солнце в очи светит, но каждое желание, величиной с кокосовый орех – должно исполниться.

Романтичная, в детстве сказок начиталась, друга захотела настоящего, чтобы у него до меня ни одной подружки, а в глазах – норвежский лёд с оттенками сладкой карамели; дизель дружка!

От нянечек убежала, верила в Снежную Королеву, в сугроб присела, очи закрыла и ждала, когда Снежная Королева меня в своё Царство Свободы и хмурых продавцов курятины отнесёт на крыльях ночи.

Долго сидела, пальчики на ножках замерзли, а Снежная Королева – возможно, что недавно изволила выйти замуж за Деда Мороза – ко мне не торопилась, сосулька осиновым клином вбита в её ледяное сердце!

«Барыня, давно в сугробе честь институтскую морозите, потешаете снежинки; охальницы они – летают, кружатся, на фабрике Круппа не работают! – надо мной склонился снеговик, но бесплотный, призрак снеговика, красивый до боли в сердечной мышце – генераторе детских идей. – Вам годков не много, не более десяти – возраст игроков в нарды!

Не испортите своё детство и юность, они — сахарная вата! – Улыбается мне, добрый, вот-вот растает шоколадкой на Солнце!

Но вдруг, черты снеговика изменились, проявилось в них чёрное непотребное, огонь полыхнул под раскаленной сковородой гигантской, а на сковороде в гудроне грешники корчатся, падают, испускают ветры – не мне, Институтке будущей, их осуждать за вопли и реки крови поджаренной.

Туча ушла с лица снеговика, привидения зимнего, вновь – доброта, и от доброты у меня на голове гнездо аиста возникло с птичками и золотыми яйцами гусыни. – Графиня Алисия, (призрак имя моё узнал, вытащил морозными щипцами из коры головного мозга, суфлёр ледяного театра), я – рыцарь Ланселот свежемороженый, к вашим волшебным услугам.

Не стыдитесь, вы не похищали промышленные товары из лабазов купцов, на щеках у вас девичий румянец горит пионерским костром: скоро потухнет, сменится благородной белизной бриллиантовой девичьей пыли; появится в грудях и в бедрах полнота чувств, губы затрепещут при виде ласточек, а от вашей моральной устойчивости горы вздрогнут, сбросят снежных людей в ад!

Я воевал с волшебником Дурдолио, по старинке размахивал мечом-кладенцом, полагал себя умнейшим и сильнейшим из рыцарей – победителем туч саранчи, не плевался через левое плечо, не хулил чёрта, за что и поплатился – бедный ярмарочный певец, а не рыцарь-рубака!

Волшебник Дурдолио победил меня в честной схватке, укорял, называл несовременным; рыцари давно перешли на путь лжи и хитрости, воюют словами через адвокатов, устраивают каверзы, подсылают наёмных юристов с губами-прищепками, а сами с балеринами отдыхают во время суда.

Волшебник Дурдолио присел мне на лицо, зажимал ягодицами шею, стучал по ушам ладонями — симфонический оркестр Миланской оперы не сравнится с восторгом от хлопков волшебника по ушам; от боли я себя почувствовал матерью-героиней.

«Рыцарь Ланселот по фамилии Парсифаль, — пошутил ли волшебник, или перепутал мою фамилию, грех на нём жареной картошкой ляжет, не отмоется Дурдолио, шепчет, а в глазах – огни костров свободных индейцев. – Я сижу на твоей тыквенной голове, Робин Гуд не прельстился бы тобой, перекрываю кислород в бронхи, а ты — корчишься, в ужасных мучениях представляешь себя дознавателем инквизитором – смешно, нелепо с высоты Космического полёта.

Инопланетяне из Центра Вселенной нас в самый мощный телескоп не заметят, а наши ухищрения, ужимки – лишь лукавому в радость, если лукавый не спит, не в чахотке адской.