Алиса Длинные Ноги

Пирожки предназначены для начальника стражи – воеводы – не скажу его имя, потому что оно – не благородное, а неинтересно вам неблагородное, уродливое — сужу по вашей баснословной красоте и длинным ногам, госпожа – простите, не знаю ваших фамильных имён, а мне надлежит вас называть по имени и фамильным приставкам, чтобы со слезами на глазах вы вспоминали меня при лучине, когда мы расстанемся после вашей свадьбы на Принце на Белом Коне!

Бросилась бы вам в ноги, раскалила бы угли и натерла мазями, но я не знахарка, я — интеллигентная женщина – не ведаю значение этого иномирного слова, но нравится оно мне, несёт магический заряд – даже волосы поднимаются пышным веером костра!

Странник залетел в наш Мир, из другого, возможно, Вашего Мира, вы нездешняя, слишком обворожительна – у нас достаточно красавиц, но ваша красота – полицмейстерская, хоть в три часа утра закончу раскладывать карты, глаза слипнутся, но ваша красота пробьется сквозь — сведенные судорогой — веки.

Странник много мудрствовал, ко мне подластивался, но я строгих правил – не поддерживаю близких отношений с мужчинами, которые тянут гласные, будто вурдалака за клык из норы вытягивают.

Много заклинаний слышала от странника – он жил по соседству, и голос его громовой пробивал глиняные стенки с рисунками знаменитого Мазини!

Одно из заклинаний – слово «интеллигенция», сильное слово, магически законченное, срывает слово со старушек чепцы и деревянные башмаки.

В моих устах оно потеряло силу – не колдунья я, хотя уроки ведьмовства посещала – обязательные в нашем Средигорье – да что там уроки, мечтаю о возвышенном – тоже не понимаю этого слова, но вижу в вас и интеллигентность и возвышенность присутствуют, бурлят пенными шариками в браге.

— Полноте, друг мой, дама, не усердствуйте, не напрягайте напрасно мозжечок – пригодится нам в дальних странствиях, чувствую ножками длинными обворожительными, что предстоит множество хлопот, прежде, чем я открою по всем вашим странам и континентам избы-читальни, кружки ликвидации безграмотности для женщин; свободная, раскрепощенная – в рамках моральных Законов царя Хаммурапи – женщина – основа политической, экономической и культурной зрелости любой страны; мы – золото, а в земле – фальшивое золото!

Моя цель – облагородить всех девушек, чтобы они не работали, а у окна наигрывали на арфе или на белом рояле – кому средства и чин позволяют, ждали Принца на Белом Коне, усердствовали, танцевали перед Принцами, изъяснялись чётко, с надлежащей робостью и почтительностью, но никогда, понимаете, меня, дама – никогда девушка не должна преклоняться перед низшим сословием, опускаться до чёрной работы; наша мечта, цель – музыка, песни, лёгкие интриги, танцы, и судорожная нравственность, разлитая по крови! – графиня Алиса Антоновна в порыве нежности схватила даму за руки, всматривалась в её маленькие (скрытые за толстыми стеклами пенсне-с в золотой оправе (дорого, благородно!)) глазки! – Чудесная вы, понятливая, вовремя появились, иначе мухи заколотили бы меня в маленький потешный гробик!

Потешно – слово приличное… потеха, а утеха – неприличное, будто ногтем по стеклу в преисподней грешник скребет назло Ангелам!

Вам Судьба меня послала в награду за терпение, потому что я – не сорвалась на крик, причин – много – уроды, крестьянки, непонятные личности с пробитыми черепами – моветон, мусорная свалка, но я осталась чиста, даже без платья, облачена в моральную одежду, краше и крепче которой только пояс девственности княгини Анны Владимировны Машковой!

Вид ваш – строгое лицо, сухая фигура, возраст – за пятьдесят, белая кожа, хищный нос, тонкие губы Альдебарана, одежда – черное сомбреро – гаучо поклонятся вам в пояс, приложатся к платкам, тяжелым от слёз раскаяния: ваше платье — чёрное с большими – опять же угольными – пуговицами, белым воротничком – основой нравственности, всё говорит о том, что вы – классная дама, преподавательница из Института Благородных Девиц!

Нет у вас Институтов Благородных Девиц — основоположу, заложу камни в их фундамент, потому что без эстетически развитой барышни рухнет любой Мир, даже, если стоит на ногах распутной крестьянки.

Бросьте свои дела, милая дама, рассмотрю вас при свете дня; ночью, опасаюсь, убоюсь, в ведьму зеленую вы превратитесь!

СлужИте мне верно, наставляйте, потому что благородная моральной устойчивая девушка обязана ходить с назидательной дамой, старой девой — надеюсь, что странник из нашего Мира малахитовым пестиком не поколебал вашу нравственность — красивое сравнение, я взяла из индийской романтической книги – не ведаю о пестиках и поколебании женской чести, мала я ещё, нравственно незрелая, будто орех грецкий на Северном Полюсе Земли! – графиня Алиса Антоновна засмущалась, опустила головку, даже смахнула серебряную слезу робости, носком туфельки чертила на мягкой земле слово «благозвучие».

— Не чаяла, не ожидала, нахожу себя на распутье – дела мои, устремления, – всё пойдёт прахом сожжённого колдуна, если я возьму на себя обязанность сопровождать вас, наставлять, назидать, оберегать от злых лап и недобрых взглядов любителей клоунов! – дама смахнула невидимую пылинку с левого плеча графини Алисы Антоновны, упала на колени, быстро вскочила, плакала, но слёзы – радости, женственности, видны в них упрёки бородатым философам, которые дальше своих книг не видят слепыми очами кротов. – Не предвкушала счастья, до сего дня не знала, что моя цель, моё предназначение – поощрять и наставлять благородную девушку – пусть даже ваша цель не всеобщее образование женщин, а – стереть с лица Мира наши города, но красивой девушке и морально устойчивой всё дозволено, оттого, что действуете вы не из недобрых побуждений, а ради Человечества!

Вами руководит нравственность, а против нравственности с оглоблей и кривой ржавой саблей не попрёшь, рога обломаешь.

Брошу всё – пусть насладятся моим имуществом, сопровожу вас до могилы – своей или вашей, превращусь в облако пыли над головами негодников!

С детства меня укоряли, шпыняли, подкладывали в туфли толченое стекло, словно я – парнокопытная корова.

Отец глумился, насмехался; не нравилось ему, что я не рублю дрова, не таскаю на спине мешки с картошкой из пункта А в пункт Бе!

Называл меня никчемной уродиной, а из уродства во мне – ясный прямой взгляд горящих, убежденных в Правде, очей!

Матушка колола меня спицами в ягодицы, бранила, мечтала, чтобы я пошла в белошвейки и прислуживала трактирным постояльцам, вышивала бы для них крестиком платки с монограммами знатных домов – пустое, если девушка тратит очи для лиходеев, которые из грамоты знают только слова «свиной окорок» и «фиолетовое крепкое»!

Сверстницы – нет у меня подружек, я не бегала с ними с распущенными волосами, не хохотала с парубками в бане и на сеновале, где чумные мыши величиной с бизона!

Чужая среди своих, я отчаялась, красила щеки в синий цвет смерти, пугала по ночам оживших мертвецов и находила величайшее утешение в раздумьях на кладбище, когда вой и стоны замогильные ураганом перекрывали вопли матушки и батюшки!

Чем яснее дни, тем больше туч на моём челе – высохшем от волнений, от несправедливости законов, по которым распутница получала больше золотых монет, чем добродетельная девушка с лицом-Солнцем!

Однажды я собрала в узелок тушки печеных кур, сладости и отправилась в волшебный лес – что лес, что пустыня; в обществе – где отвергается чистота души – сахарный песок превращается в глаза белок.

На тропинке, возле опушки — а вдали чернело Китай-озеро с утонувшим град Кипежем – я наткнулась на старушку – грудями в грУди сбила легонькую с ног, нечаянно наступила ей на живот, вздутый, как у голодного венгра.

Распушенные рыжие волосы старушки (я потом узнала, что она древняя, что ей больше тысячи лет, а по виду – двадцатилетняя распутная девица) огнями эльфийскими расплескались по мху.

Долго мы молчали – я сверху, а старушка, пришибленная снизу, боролись взглядами – мне всё равно, к хуле я привыкла, а старушка, по молниям в очах видно – знатная, повелительница грибов!