Алиса Длинные Ноги

Женихов нет, а появилось у меня в шатре желание работать – я работящая, красивая в труде, жилы в золотые превращаются!

Пыль смахиваю бархоткой с диванчиков, полы драю шкурами соболиными и тряпками из бороды леших – умиление, нахожу отвагу и принципы в труде – так золотая рыбка в корыте старика находит чернокожего младенца.

В золотой ванной с лепестками роз — расточительство, когда – нужную в хозяйстве ароматическую розу для ванной используют, будто губку с глазами – обнаружила потрясающей красоты гадалку – по смоляным волосам и соболиным бровям поняла, что – гадалка, будто сто ночей в одном теле красавицы сгустились…

Я языкам заморским не обучена, а вы требуете барышня, называете меня землянкой, а я — земляника, – крестьянка сурово посмотрела на графиню Алису Антоновну, сменила подгузник ребенку (изо мха заменила на сено). – Без премудростей в ванну прыгнула золотую – благодать, награда мне за побои матушкины, милуюсь с предсказательницей, целую её страстно в уста сахарные, жадно, с уважением к достоинствам богатой гадалки – так ветерок в поле целует колосок пшеницы.

— ФУЙ! Ложь, нелепости, обман ты мне говоришь, полагаешь, что я – балерина для пикника, не отличу кривду от Правды? – графиня Алиса Антоновна качала миленькой головкой (нахваливала себя за такт, слегка бранила за дурные слова, но они – не от души, а от чёрта, и словам тем место в погребе, куда учителЯ складывают наглядные материалы для уроков рисования и поэзии. – Уроки жизни не пошли тебе на пользу, командовать батальоном гусар тебе не написано на роду; не целуются – ОХ! слово и понятие срамное – девушки с девушками – нелепо это, ни в одном романе не описано пером бойкой писательницы с ресницами-лавровыми венками.

Поцелуй – удел молодоженов, после свадьбы благородные леди целуются с мужьями-рыцарями, и никак иначе; Земля сошла бы с орбиты Плутона, если бы девушки прикасали губы к губам – не скажу «целуются», не оскверню уста свои благочестивые дурным словом, эмоционально расшатанным.

С животными даже графине положено обмениваться робкими прикосновениями губ к волосатой мордочке: с цыплятами, с котятками, с белочками, а глаза у белок – изумруды подпольные, ЮАРовские.

Но не с особями своего вида, тем более одного – пола разнузданного, не институтского!

— В Вашем Мире, барышня, пьянство торжествует над победой в войне, а у нас, по бедности и девушка с девушкой милуется – ловим момент, копим впечатления и деньги; муж, может быть, и не поцелует, сгинет в угарном дыму самогоноварения – так пропадает в волшебном тумане последняя копейка.

Намиловалась с гадалкой, даже вода в ванной золотой вскипела, отражала дальние города с пузатыми ослами и говорящими луковицами.

Вышли, обтираем друг дружку шёлковыми полотенцами, я шёлк во второй раз в жизни видела, умилилась, расчувствовалась, призналась гадалке, что бабушку отравлю, а когда старушка в агонии с печки упадёт, расскажу ей о чудесном шёлке из шатра коленопреклонённой гадалки!

«Полноте, милый друг, София, – гадалка небрежно бросила холеное тело на диванчик из кожи замшелого купца, который в наивной гордости полагал, что обманет предсказательницу, продаст гнилой картофель – голова чёрта, а не картофель в мешке лиходея. – Бабушка ваша – отработанный материал, её избушка слилась с избой вурдалака, не до бабушки нам дело, а до вашего жениха и до удивительной институтки со сформировавшимся мировоззрением распутницы.

Из другого Мира на твою голову свалится барышня – белая, кисейная, пена у неё, а не платье, а суждения опасные, огненные, чёрный дым из рассуждений – изменить наш Мир, обучить всех пляскам, пению, неведомым политесам и оторвать мужчину от женщины, наградить его белыми панталонами и бескорыстием – ужас!

Потом и заупокойное пение от морально устойчивой барышни!

Ты, София – избранная ежиха, на твою голову беда упадёт, лошадиные невидимые шпоры тебе прибьёт к розовым мозолистым пяткам – одногодка тебе распутница, но умом – старец с бородой выше неба». – Гадалка в изнеможении прикрыла глаза салфетками с вышитыми петухами, махнула рукой, чтобы я удалилась, не портила картину ночи; белая я, сдобная, выделяюсь на фоне чёрного и серого!

«Прекрасная гадалка с черепом и костями на татуировке! – я подластиваюсь, ноги предсказательнице медовой водой с сахаром омываю, себя обделяю, лоб расшибаю в величайшем сожалении, но подластиваюсь – в подобострастии высшая служба крестьянки. – Вы о девице из другого Мира мне рассказали – не боязно мне, с парубками без тщеславия по сеновалам барахтаюсь, руками живых домовых душу, а тут – ФЬЮ!

Не испугаете деревенскую девку чёртом в общей бане!

Но жених мой расписной, где валяется? под каким кустом вино пьет литрами, уподобляется свинье на переправе?

Жениться мне надобно, годА – пятнадцать, а я не беременная – стыдно перед бородатыми подружками и умалишенной матушкой с глазами яхонтами.

Матушка на крышу заберется, в коробейников кирпичи из окаменевшего навоза швыряет, проклинает торговцев, потому что – не женихи и жениха на продажу не принесли, суп без мяса коробейники.

«Жених – просо, под кустом найдешь его у пня с рогами, живой пень – душа вампира в пне спрятана; нет знакомых дам у пня, поэтому молодцев недобрых привечает, будто магнитом железные гвозди ворует! – предсказательница на прощание поцеловала меня крепко-крепко, по эльфийски, подтолкнула в раздувшиеся ягодицы – так утка учит львёнка плавать. – Ступай по битому стеклу осторожно, думай о погибели из другого Мира, а жених – слюбится, стерпится за минуту – продолжение жизни в среде брусники и клюквы!»

Я вышла из шатра, сарафан не надеваю – к чему, если жених рядом, ожидает меня, видит в угарном бреду тщедушного копателя кладов?

Не обманула предсказательница, подвиги в её дом, красавице с волосами – смолой.

Возле говорящего пня парень валяется неубранный: батрак – полосатые портки, лапти, рубаха с петухами, волосы – золото, губы – маки, а лицо – подушка синяя, сливовая, раздута харя от непотребного употребления фиолетового крепкого вина – так кошка в амбаре наедается впрок.

Я выкурила трубку Мира гномов (без трубки Мира волосы на лобке не вздыбливаются, не возгораются) да и полюбилась с парнем, пока он спит непробудно, во сне богатырей видит в колясках с зеленорылыми инопланетными младенцами.

Не шелохнулся, подлец, во время нашей любви – и на радость мне, что не проснулся, а то побил бы; все мужики дерутся больно, вымещают на крестьянках злобу народившейся розовой мечты.

Укоряют девушек за то, что девушка – не мечта, не цель жизни, речку им на голову, любителям пушек и орков.

От того парня – родословную его по Звёздам не прочитала – я ребенка понесла; нужен в хозяйстве отрок, чтобы свиней пас и в старости стакан с махоркой лекарю поднёс!

О тебе, барышня в облаке красоты, я не вспомнила до сего часа – работа ум забивала, мысли улетали на пахоту и на жнивьё, по сто рублей за пуд мыслей я брала.

Ты – распутница, пришла наш Мир поклонами и танцами погубить, души наши выкрадешь с помощью заклинаний на инородных языках, огонь чёрный и сера в непонятных словах – заклинаниях!