Алиса в стране Оплеух

В чём смысл существования тёмной мышки, похожей — когда заднюю лапку выше головы поднимаю – на Солнышко в зените.

Долго ли коротко шла, бродила – с паутины на паутину перепрыгивала, потому что по верхам надежнее, безопаснее, чем по низам.

Медсестрой работала, воровала передачки у больных тифом – веселое время, танцы со смертью.

Однажды – когда разбиралась в устройстве адской машинки – вспомнила об обязанностях животного перед людьми; обиделась на себя, бегала по пещере, рассматривала в отражении в луже свой зад и перед, придумывала моцион, отличный от обычного, чтоб после моциона язва желудка исчезла, убежала на жирных ногах стяжательницы.

В волнении не заметила – наткнулась на старинные огромные часы – для мышки – Собор, а не часы, замок с привидениями.

Наверно, чувахлай или бурлак с Волги часы с маятником украл, в подземелье спрятал, а сам сгинул на стройках пятилетки – так уходят кумиры.

С душевным трепетом - на иголочных ножках - к часам подбежала – боюсь, робею, вспоминаю – все ли формальности выполнила, как на суде.

Часы с маятником – символ эпохи, связь времен, ядро пространства.

В чёрных – тьфу, неполиткорректно сказала, нужно говорить в афро… в афрокнигах колдуны вуду высказывают мысль, что часы с маятником – рождение и конец Вселенной.

Перед часами распласталась блином под асфальтоукладчиком, поклоны бью, не замечаю, как реформы мимо меня проходят – не сбивали с толку.

Даже коты обходили меня возле часов с маятником, коты тоже поклоняются маятнику, но с меньшим усердием поклоняются, чем мыши, потому что в котах непринуждённость, редко свою вину признают, грабители, морские чудовища и пираты в одном усатом котином лице.

Затмение нашло, не заметила, как на маятнике оказалось – хорошо, что не маятник Фуко в Исаакиевском соборе.

С детской наивной улыбкой бесшабашной мышки из Приднестровья – ощущала свою улыбку, но не видела, качалась на маятнике – кто часы завел?

Чёрт?

Месье Фуко?

Раздвоение личности началось на маятнике в часах – а ещё кукушка бельма выкатила, ухает страшно надо мной, Содом и Гоморра в перьях.

С одной стороны я верила, что – рыба я, уподобленная крокодилу, а с другой стороны — Советник Царя по вопросам казначейства.

Буйство красок взыграло, головка маленькая закружилась, а, если бы слон качался на маятнике – у Мирового Сообщества головы бы отлетели репейниками на ветру.

Честь позабыла, а совесть, ум и культура поведения – приобрели для меня значимость падающего Звезды: упала, зашипела и скрылась в болоте.

Казалось, что маятник разгоняется, хотя — невозможно, чтобы маятник двигался быстрее Космолёта; центробежная или другая эбитская сила вжала меня в полированную латунь, лапки мои сложились в крылья, а от встречного ветра морду раздуло, губы трепещут алыми стягами на Тайваньском празднике поедания дракона.

Слова подбирала волшебные, чтобы остановить взбесившийся маятник часов, допрос с пристрастием себе устроила – не скушала ли тухлый сыр, от которого: я, часы с маятником, центробежная сила – плод моего больного воображение, художественно оформленные мысли шпагоглотательницы в бреду.

Взяла бы себя в лапки, но нельзя отпустить; внизу – бездна с самураями, и каждый самурай себе харакири делает, живот вспарывает и любуется кишками, называет их – Поработители.

Дух захватило от чертоляски, не перевести дух.

Из часов горох вылетает, может быть, и не горох, а – Воздаяние мне за грехи, – в лоб стучит, а на зуб не попадает – бессмыслица Королевского Двора.

Скорость мне мозги выдувает, я задумалась: не мать ли я героиня со стажем, и за стаж положена мне премия – катание на маятнике.

Затем устыдилась мыслей своих недостойных, лучше бы пьянствовала по дворам, снимала бы с пропойц кольца и часы, угрожала бы ножиком и раздавала оплеухи на север, на юг, на запад, и, конечно, на восток!

Безразличие нахлынуло над пропастью – что воля, что Марья Искусница в лапах водяного – всё одно.

С высоты Вселенной, даже в масштабах одной нашей Галактики, мышь — отважная и красивая, умная и впередсмотрящая, с навыками альпинистки – превращается в материальную точку, без веса, без размеров, без вкуса и без запаха.

Обидно стало, что жирные мои ножки ничто не значат для Вселенной и повелителей Чёрных дыр.

Злобу я затаила на Мировой Разум, шепчу на сверхсветовой скорости разогнавшегося маятника (железо от скорости плавится):

«Пусть я проживу полной жизнью один час на маятнике старинных часов, но не очерню себя грязными поступками, не покажу злопыхателям дурную свою сторону – так доблестная Дюймовочка не сдаётся в плен Принцу на Белом Хорьке.

Жизнь – песчинка в глазу Дракона Времени!

Грязные поступки не отмыть, а грязные лапки – всегда, пожалуйста, отмоем с пониманием, даже маникюр и педикюр наложу!»

Осмелела, глаза бы открыла широко навстречу опасности, но ветер встречный слезу вышибает и превращает меня в азиатку.

Вместо кукушки из часов вурдалак деревянный на пружинке выскочил – причуды высоких скоростей; глаза красные, язык трубчатый ко мне тянет, кровь мечтает высосать.

На крейсерской скорости вурдалаку отвесила оплеуху – мама, горюй!

Голова вурдалака в одну сторону, ноги в другую, в бордель имени Цурюпы.

Щепки летят – к лучшему, к осознанию своих привилегий и возможностей всем, кто видел бесславную кончину вурдалака – так исправляется Емеля на Печи, превращается в Илью Муромца. – Мышь зашипела гадюкой под корнями ивы, прыгнула на лицо графини Алисы, словно сдавала нормы ГТО. – Не часы ты, графиня, и не маятник Фуко с одним глазом многострадального паяца.

Ох, не Сергей Иванович Королёв ты, поэтому – не страшно, зубы не выпадают снежным веером!

Прими с поклоном оплеухи от меня, не сопротивляйся, исповедуй несопротивление злу, совершеннолетняя.

Оплеуха! Оплеуха! Оплеуха!

— Полноте, мон ами мышь! – графиня Алиса с брезгливостью схватила мышку за хвостик, раскачивала – точь-в-точь маятник Фуко. – Пощадила бы тебя, хулительница науки; простила бы дурное поведение, мечты стать пауком и оплеуху дракону времени в часах, ты приняла кукушку за вурдалака, но ни вурдалак, ни кукушка, а – дракон, пожиратель секунд тебе явился.

Нет у него брони, и должность незавидная — куковать.

Если бы каждый человек превратился в зеркало, а каждая мышь в золотую монету, то ничего бы не изменилось на Земле: текли бы реки, плакали бы над двойкой ученики – потешно, но приводит в военный госпиталь, где оторванные руки и ноги меняют на пластмассовые.