Алиса в стране Оплеух

Прогуляемся, друг мой, до впечатляющей картины Марсианского города! – Александр вел меня, а я послушно – с грацией жертвенного барана и согласием стыдливой обнаженной балерины – следовал за другом, искал момент, когда откровенно пожалеть его, признаться, что видел отсутствие у него гениталий, сочувствую, что не ходит по малой нужде в общий сортир с дырой до другого Мира; мне казалось, что дыра в сортире устремляется в бесконечность, проходит через ад, через Австралию и исчезает в чёрной дыре Галактического Ничто. – Взгляни, друг мой сердечный, – Александр широко — будто показывал размер пойманной стерляди — развёл руки. – Ты видишь безысходную пустоту огромного котлована, вырытого нашими рабочими руками, похожими на лапы землероек.

Представь, что котлован – на Марсе, и не пустой он, как голова пианиста Шиндлера, а город розовый в котловане, и имя городу – Правда!

Недруги сгорают на подступах к городу Правды, а податливые друзья помогают детям с ограниченными возможностями на склоне лет сделать первый шаг в историю человечества – так первый шаг утёнка – шаг в кастрюлю с супом». – Александр замолчал, я тоже молчал, не в силах побороть волнение, картину воображаемого Марсианского города Правды.

Но почему-то город виделся мне в тот момент с множеством раскрытых ран – подобных ране между ног Александра — с рваными краями.

Я задумался о судьбах детей Пармы, оглянулся и засмеялся в прекраснодушии, на время впал в прелесть.

Глаза Александра горели гневом, но таилась в уголках печаль, равная печали жителей дна океана.

В руках Александр держал старый боевой лом – оружие строителя Беломорканала, и ломом подталкивал меня к пропасти – так благодарные жители Спарты сталкивали Эзопа с обрыва.

«Да что же это делается, славяне, когда сестра на брата с ломом пошла? – Александр пропел, голос его сломался, обрёл нежность первоцвета. — Пионерский Орлёнок, я вчера не спала – да, ты не ослышался, я не мужского пола, а – женского, продолжающего род людей.

Ты приспустил мои ватные штаны – дело молодое — кто не балуется? – и увидел мою тайну, сокрытую от людей до поры, до времени – так старик на заводе скрывает от начальства свой возраст.

Не по комсомольской путёвке я прибыла на стройку века – Беломорканал, зэками и папиросами воспетый.

По состоянию души, из-за размякшей совести – хотела принести пользу Отчизне, поэтому скрыла свой пол – кто же девушку поставит на рытьё траншей, на тяжелые работы – камни ворочать; не Сизифы девушки.

Но ошиблась – дас-с, ошиблась – девушки на Беломорканале работают наравне с мужчинами; но поздно, нельзя было признаться, что обманула парторга, назвалась парнем, хотя у меня менструации между ног – реки огненные.

Мхом в критические дни затыкала себе пробоину, промакивала стекловатой – Слава Труду!

Труд меня возвысил до творчества, стяжателей и лихоимцев я уже видела в другом свете, в радиоактивном.

Бурундук пробежит – не зашибу кайлом бурундучка, а вздохну над ним, овею любовью, закрою морду животного мягкими ладошками и прошепчу тайное, только мне и бурундуку известное – так олень даёт олененку имя.

Полюбила тебя, как друга, Пионерский Орлёнок, но признаюсь – иногда женское во мне лавой падало в низ живота, когда ты ластился, отдавал свою пайку хлеба, подливал мне баланду или подхватывал мою тележку, падающую с моста в реку.

Решилась признаться тебе, открыться – потому что друг ты – на сегодня назначила, обнаженаня перед тобой пробежала бы в поле, понесла бы от тебя дикую помесь Орла и Женщины.

Но ты опередил меня, поэтому имя тебе – смерть!

Пьяный, хороший до блевоты, увидел моё женское начало между ног – у меня мысли в тот момент подкосились ногами больной балерины; мог совершить надо мной насилие, и насилие я бы то назвала – задабриванием, коварный ты работник лопаты и лома.

Теперь ты замарал мою рабочую честь и тонкую мораль девушки с лопатой – так смелый палач кровью жертвы – эликсир бодрости — смазывает щёки Королевы-матери.

Люблю я тебя, но вынуждена – оттого, что познал мою подноготную – убить тебя, сбросить в котлован, где мыши принимают трупы за чистые монеты.

Ты в меня мог другом войти, а я тебя камнем по темечку успокою навеки, подарю улыбку сокрушенного Счастья.

Под ручку могли с тобой пойти в Храм Судьбы – мой дядя Индиана Джонс выстрадал, нашёл дорогу в Храм Судьбы; по дороге питался мозгом живых пищащих обезьянок, глазами питонов, скорпионами – торжествовал; когда чернозадые индейцы при виде его белого лица разбегались с воплями оперных виртуозов.

В Храме Судьбы мы бы узнали Истину – каждый ищет Истину, но многие не доходят до неё миллиметр; лишь лучшие из лучших гусары и прачки добредают до Истины – а дальше – кто их знает, Истиной не поделятся! – Александр, нет – Александра голову вскинула, причитала – как я раньше не замечал в товарище женское, мухами не обсиженное? – И мы не дошли миллиметр до Истины, Пионерский Орлёнок!

Не прачка я, а ты не гусар, Орлёнок, ОХ, как не гусар!

Грустно мне с тобой расставаться, непременно проплАчу ночь за бутылкой молока – девушки алкоголь не употребляют, от алкоголя ухудшается цвет лица, и сжимается матка». – Печалится, плачет, но ломиком меня к бездне подталкивает, целеустремлённая девушка со сдвинутыми бровями любительницы легенд.

«Полноте, душа моя, друг мой девушка! – я недоумеваю, в исступлении цепляюсь когтями за последние камни на краю – так девушка цепляется за ногу Принца на Белом Коне. – Да, ты девушка, я не сведущ, не знаю разницу между девушками и парнями; разве только – волосы у вас длиннее и лица нежнее, будто пастила с мармеладом.

Догадываюсь о причине твоей хандры — гениталии у тебя отсохли или отмёрзли, может быть, кто-нибудь лопатой нечаянно взмахнул и отрезал тебе мошонку с пенисом – горе, но даже рак не свистнет, гордый и хитрый, на снежного барса похож свистящий рак.

Внутренний разлад твой – от отсутствия причиндалов между ног – не кручинься, не каждая гора вытерпит подкованных лошадей.

Иная гора в красных туфлях с загнутыми концами сдвинется с места своего и к Магомету направится.

Полагаю, что рана твоя болит и зудит, причиняет тебе не только нравственные страдания, но и душевные, оттого, что не ходишь в общую баню, не брызгаешься с товарищами по работе – а гусята брызгаются в купающихся цыганок.

Мы тебе рану смажем целебными травами — дедушка Махо знает много приворотов, трав, заклятий против ран; зарубцуется у тебя, и – обещаю тебе, друг мой женского Пола – Александра – накопим денег, найдём подпольного нейрохирурга – он тебе пришьёт гениталии макаки, восстановит нарушенное равновесие – задумайся, пусти в погоню за разумом свои быстрые мысли». – Сказал и гордый стою на краю Мира, Орёл с Пионерским пониманием Жизни!

Александра подавилась, на лице её выступило зеленое изумление – так балерина изумляется, когда падает со стола в битые бутылки.

Поэтическая, ослабевшая, чуть лом не выронила из белых рук, спросила меня, не доверяла эльфийским ушам, которые не приемлют неистового утешения:

«Ты… Пионерский Орлёнок не знаешь, чем глобально отличается детородная девушка от мужчины с сердцем, в котором сталкиваются размолвки с обидами?

Ты уверен, что девушки между ног устроены так же, как и дальнобойщики с усами?