Аляска

Он приглашал меня на танец и вел в нем так бережно, будто я могла рассыпаться от неосторожного движения. Он не задавал бестактных вопросов. Охотно рассказывал о себе.

Оказалось, что ему сорок лет. С женой Дэвид несколько лет назад развелся. Его двадцатилетний сын служил в армии США.

– Личная жизнь не сложилась!
– весело говорил он.
– Зато у меня есть любимое дело!

Дэвид владел фирмой, которая вела международную торговлю золотом, алмазами и ювелирными украшениями.

– It's a big business (Это большое дело.), - рассказывал он.
– I travel around the world. The USSR, South Africa, Israel, Europe, South America... And in Brazil, Monica, we also have partners! (Я езжу по всему миру. СССР, ЮАР, Израиль, Европа, Южная Америка... И в Бразилии, Моника, у нас тоже есть партнёры!) - шутливо-значительно смотрел он на меня.

– Will you let me visit you when I'm there? (Позовете к себе в гости, когда я там буду?)

– I'll treat you to Brazilian coffee and cachaca! (Угощу вас бразильским кофе и кашасой!) - улыбалась я.

– Oh, cachaca, I know! (О, кашаса, знаю!) Your national drink! Its like whiskey! (Это ваш национальный напиток! Он напоминает виски!)

Он с удовольствием колесил по странам и континентам в поисках выгодных контрактов. Выявлял спрос на золото, алмазы и ювелирные украшения, сводил покупателей с поставщиками. Сегодня сказали бы: посредничал, 'связывал концы'.

– Especially I love to travel to Israel (Особенно я люблю бывать в Израиле.), - рассказывал он.
– There are the world's best jewelers there. No wonder, the word "jewel" is a derivation from the word "jew". (Там лучшие в мире ювелиры. Недаром слово 'драгоценность' на многих языках производное от слова 'еврей'.)

В ответ я поведала ему о жизни Моники в Бразилии. Обещала показать книгу о Сан-Паулу. Глаза Дэвида счастливо заблестели: я косвенно дала понять, что мне понравилось его общество, и эта встреча - не последняя!

– Yes, Monica! (Да, Моника!) - Он взял мою руку и нежно ее поцеловал.
– I'll be glad to learn about your hometown as much as possible! (Я буду рад узнать о вашем родном городе как можно больше!)

Мы еще танцевали и пили вино. Вечер пролетел незаметно. Пора было возвращаться домой. Я подумала о том, что Дэвид обязательно довезет меня на такси до злополучных запертых ворот бразильского посольства. И тогда сказала:

– I have to go. Today I should go to Olya Platonova, I promised her. (Мне пора. Сегодня еще нужно зайти к Оле Платоновой, я ей обещала.)

– And who is Olya Platonova? (А кто это - Оля Платонова?) - спросил он.

Я рассказала: у Моники есть русская подруга-одноклассница, живет недалеко от посольства, они частенько ходят друг к другу в гости и вместе готовятся к школьным занятиям.

Дэвид доставил Монику на такси к дому ее подруги и на прощанье горячо сжал мне руку:

– This is the best night of my life! When will I see you again? Do you want to go to the Museum of Leo Tolstoy tomorrow?! (Это лучший вечер в моей жизни! Когда мы увидимся снова? Хотите, завтра пойдем в музей Льва Толстого?!)

Я не удивилась этому предложению.

– No, David! (Нет, Дэвид!) - ласково улыбнулась Моника.
– We'll go to the Museum of fine arts named after Pushkin. Your story about it interested me. (Мы пойдем в Пушкинский музей изобразительных искусств. Ваш рассказ о нем меня заинтересовал.)

Так было положено начало череде наших романтических встреч.

И необыкновенной истории чистой, платонической любви американца Дэвида к юной бразильянке Монике.

***

На следующий день мы долго бродили по залам музея, а потом пили чай c пирожными в кафе на Пушкинской улице, сегодня это Большая Дмитровка. Так у нас и повелось: музеи, выставки, концерты, прогулки по Москве, долгие беседы. Мы разговаривали обо всем: об Америке, о Бразилии, о работе Дэвида и моей учебе. Делились впечатлениями о том, что видели в музейных или выставочных залах. Дэвид много рассуждал об истории или искусстве. Конечно, в этих случаях я не могла поддерживать беседу на должном уровне. Но зато умела слушать. А Дэвид большего и не требовал. Он был счастлив уже тем, что Моника рядом.

Как-то я запела при нем карнавальную песенку на португальском языке. Когда-то мы с Моникой разучили ее и даже исполнили дуэтом на приеме в посольстве Бразилии. Дэвид восхитился и захлопал в ладоши:

– You have such a lovely voice! Sing something else! (Какой у тебя чудесный голос! Спой еще что-нибудь!)

Хотя в английском и нет различия между 'ты' и 'вы', мы за короткое время сблизились настолько, что 'уоu' для нас означало не что иное как 'ты'.

Я спела ему несколько английских песенок, которые мы разучивали в школе. Потом - суперпопулярные тогда битловские 'Girl' и 'Yesterday'. Его восторгам не было предела. С тех пор он чуть ли не каждую встречу просил меня петь.

Однажды в выходные мы поехали в Ясную Поляну. Дэвид задумал добраться туда на такси. Я возражала.

– This is Tula region! (Это Тульская область!) - возмущалась я.
– Two hundred kilometers away from Moscow! You will spend a lot of money! (Двести километров от Москвы! Ты потратишь огромные деньги!)

– I can't take you there by train! (Я не могу вести тебя туда на электричке!) - горячился он в ответ.
– Your comfort is more expensive! It is actually priceless! (Твой комфорт стоит дороже! Он вообще бесценен!)

Одним словом, Дэвид взял такси на весь день. Пока мы гуляли по родовой усадьбе Толстого, машина ждала нас у ворот.

Дэвид Барбер был, конечно, состоятельным человеком. И, как всякий бизнесмен, цену деньгам знал. Только вот когда дело касалось Моники, напрочь забывал о своей рачительности!

Он предупреждал каждое мое желание. Я купалась в лучах его внимания. Мне было с ним легко. А еще - я прониклась к Дэвиду доверием. Он не позволял себе проявлять мужскую страсть, хотя и не мог ее скрыть: она полыхала во взгляде. Однажды он отдал ей дань: крепко обнял меня, его рука скользнула вдоль моей спины ниже талии. Но я резко высвободилась и твердо сказала: 'Не позволяй себе этого!' Он страшно смутился... С тех пор самая смелая его ласка ограничивалась нежным объятием и легким прикосновением губ к моей щеке.

Мишка Ефремов снова звал меня в валютный бар, но я отказалась. Дэвид Барбер задал такой уровень отношений, на фоне которых ухаживания подвыпивших иностранцев выглядели пошлой игрой. Я больше не желала ловить на себе их похотливые взгляды.

– Ну да, понимаю, - вздохнул Мишка.
– Если бы меня какая-нибудь иностранка по ресторанам каждый вечер водила, я бы тоже в осадок выпал.

– Ефремов, если ты на ресторанах умом двинулся, то на других не кивай!
– резко ответила я.
– Мне интересно было Монику играть, а не в ресторанах сидеть! А теперь интересно с Дэвидом общаться! Если ты не понял, какой он человек, то... В общем, заткнись лучше!

Я здорово тогда на него разозлилась.

– Ладно, Оль, - примирительно сказал он.
– Извини.
– И с критичным недовольством посмотрел на проходивших мимо стайку старшеклассниц.
– Придется теперь новую актрису искать...

Дэвид часто бывал в разъездах. Перед каждым расставанием он выглядел несчастным:

– Monica, I'll be back in a month! I have to go to Hungary, Czechoslovakia, Poland. I will miss you so much! (Моника, я вернусь только через месяц! Мне нужно съездить в Венгрию, Чехословакию, Польшу. Я буду так сильно скучать!)