Аляска
Шрифт:
– I love you, Monica! (Я люблю тебя, Моника!)
Я ждала этого признания. И все-таки оно застало меня врасплох. Я знала только одно: говорить ничего нельзя. Невозможно солгать. И обидеть, сказав правду, невозможно.
Моника молчала, глядя Дэвиду в глаза. И тогда он тихо произнес:
– Be my wife... (Будь моей женой...)
Его слова отдались во мне ударом молнии. У меня закружилась голова. На месте Дэвида возникла Моника, усмехнулась и сказала по-русски: 'Ты заигралась, подруга!'
Да, я заигралась, заигралась!.. Я не думала о последствиях! Оля Платонова так увлеченно
'И что теперь будешь делать?' - насмешливо осведомилась Моника.
'Я не виновата!
– оправдывалась я.
– Никто не мог предполагать, что дело зайдет так далеко! Даже сам Дэвид этого не знал! Играл в чистую любовь, наслаждался созерцанием девичьей красоты - и ни о чем таком не думал!'
'Неважно, милая!
– проворковала моя бывшая подруга.
– Ты била в одну точку. Твоя игра вела именно к такому финалу! Ведь это же Дэвид, а не какой-то циничный самец! Ты его хорошо изучила!
– Она издевательски засмеялась.
– И ты ведь хотела такой победы, сознайся! Не думала, а хотела! Получай же. Теперь ты разобьешь ему сердце!'
Мне было больно и стыдно. Я мысленно закричала:
'Я все исправлю! Я смогу полюбить его! Выйду за него замуж! Уеду с ним в Америку!'
Моника небрежно отмахнулась:
'Все еще играешь! 'Положу жизнь на алтарь его любви!' Красиво! Только ты прекрасно знаешь: это невозможно. Да и он тебя не простит. Так что наберись мужества, сознайся во лжи, испей эту чашу до дна и больше так не делай!'
Я очнулась оттого, что Дэвид легонько тряс меня за плечи:
– Monica, what's wrong?! You are so pale! (Моника, что с тобой?! Ты очень бледная!)
– I am OK, David (Ничего, Дэвид.), - пробормотала я.
– It's just so unexpected... You know, I want to think it over. Don't ask me about anything now, OK?.. (Просто все так неожиданно... Знаешь, мне нужно обо всем хорошо подумать. Не спрашивай пока ни о чем, ладно?..)
Мы пошли в ресторан 'Архангельское', и там Дэвид подарил мне изящное золотое кольцо с бриллиантом.
Я не поняла этого жеста. Более того, он меня насторожил.
Опасливое отношение к подаркам от иностранцев я переняла от мамы. Зарубежные партнеры часто дарили ей дорогие сувениры. Например, ручки Parker с золотым пером, и даже ювелирные украшения. Она была обязана сдавать все эти вещи в режимно-секретный отдел Минвнешторга - так называемый Первый отдел. И делала это с удовольствием. 'Примешь дорогой подарок - будешь обязана!
– говорила она.
– Я не хочу стать шпионкой!' Отчитавшись перед сотрудниками КГБ, она чувствовала себя спокойно.
Когда Дэвид поставил передо мной на стол бархатную коробочку с бриллиантовым кольцом, я тут же вспомнила мамины рассказы. И напряглась. Только много позже я поняла, что он дарил кольцо для помолвки. А тогда мне это и в голову не пришло. Ведь во времена СССР обряд обручения был напрочь забыт. Мужчины не дарили колец возлюбленным для того, чтобы выразить желание
вступить с ними в брак. Не ждали с трепетом, примет девушка подарок или нет. Ведь если она надевает кольцо, то дает согласие на свадьбу...Всего этого я не знала. Зато помнила мамины предостережения.
Я не знала, что делать. Мне хотелось примерить драгоценность. Никогда еще в своей жизни я не носила золотые украшения с бриллиантами!
– Put it on! (Надень!) - попросил он. У меня не было сил отказаться. Я достала кольцо из коробочки и надела его на безымянный палец правой руки.
– It fits me well, David! (В самый раз, Дэвид!) - слабо улыбнулась я, любуясь искрящимся бриллиантом.
– Thank you! (Спасибо!)
На следующий день он улетел в Сан-Франциско. 'Мама будет рада моему счастью', - сказал он мне на прощанье...
***
Через две недели я шла на встречу с Дэвидом с твердым намерением рассказать о своем обмане. Мне предстояло пройти тяжелое испытание. Я представляла, как он бросает мне в лицо страшные слова. Видела его гневные слезы. Сжатые в больной ярости кулаки... Мне было страшно. Но я должна была через это пройти.
Дэвид, как всегда, ждал меня у гостиницы 'Интурист'. Рядом ним стоял импортный чемодан из перламутровой кожи. Похожий был у моей мамы, она купила его во Франции. А больше я никогда и ни у кого таких не видела.
– This is for you, Monica, dear! (Это тебе, Моника, дорогая!) - радостно улыбаясь, указал Дэвид на чемодан.
– Let's take it to your house, and you'll see what is inside! And then let's go to the restaurant! (Давай отвезем его к тебе домой, и ты увидишь, что внутри! А потом поедем в ресторан!)
Я заглянула в его сияющие глаза и напрочь лишилась мужества. Намерение объясниться оставило меня. Я c трудом пролепетала:
– My parents are at home now. I want to leave it at Olya Platonova's apartment today. (Сейчас родители дома. Пусть он у Оли Платоновой сегодня побудет.)
Когда мы подъехали на такси к моему подъезду, я собралась с силами и ровным голосом произнесла:
– David, let the driver go. Wait for me over there (Дэвид, отпусти водителя. Подожди меня вон там.), - Я указала на сквер возле памятника Алексею Толстому.
– We need to talk seriously. (Нам нужно серьезно поговорить.)
Он почувствовал неладное, изменился в лице. Но ничего не сказал и вышел из такси вместе со мной.
Дома я раскрыла чемодан и ахнула. Там лежало шикарное белое свадебное платье. Воздушная фата с жемчужной диадемой. Длинные белые перчатки. Кружевное нижнее белье. Тончайшие чулки с подвязками. Изящные модельные туфли на высоком каблуке.
Дэвид одевал свою невесту к свадьбе.
Я растерянно погладила атласную ткань платья. Повертела в руках диадему. Взгляд упал на бриллиантовое кольцо на правой руке. При мысли о том, сколько все это стоит, у меня перехватило дыхание. Я захлопнула чемодан. Нужно все вернуть!
Но сначала я поговорю с Дэвидом.
Он ждал меня у памятника. Не глядя ему в лицо, я быстро подошла, взяла его за руку и усадила на скамью.
– David! (Дэвид!) - решительно обратилась я к нему.
– Do you want me to sing? (Хочешь, я тебе спою?)