Аляска

– Кстати, о моих украшениях! Когда мне их вернут?
– ушла я от ответа.

– На вопрос отвечайте, Платонова!
– раздраженно прикрикнул следователь.

– Нет уж!
– делано взъерепенилась я. И продолжала строить из себя дурочку: - Это мои драгоценности, а не ваши! У меня их забрали, а не у вас! Вам, конечно, все равно, что с ними будет, а мне...

– Они будут предъявлены потерпевшим для опознания!
– хлопнул следователь по столу.
– Если драгоценности не краденые, вы получите их обратно!

– А когда?
– радостно заулыбалась я.

Следователь довольно долго молча буравил меня взглядом. Видимо, подбирал более или менее приличные слова. Потом справился с собой и отчеканил:

– Вы получите изъятые драгоценности в порядке, установленном действующим законодательством.
– И почти закричал: - Говорите, откуда они у вас!

Я выпрямилась и вызывающе уставилась на него. Я молчала.

Следователь с грохотом открыл ящик стола и достал из него чистый лист бумаги:

– Ну, что ж! За все нужно отвечать! Сейчас вы напишете заявление об отказе от дачи показаний. Оно будет приложено к протоколу допроса. На этом сегодня закончим.

У меня дрожали руки, когда я составляла заявление и подписывала протокол. Мне казалось, что сейчас в кабинет войдут оперативники, наденут на меня наручники и отведут в тюрьму. Ведь следователь очень хорошо объяснил, за что я могу в нее попасть!

Я не знала, что имела право отказаться свидетельствовать против себя. Вопросы следователя мне нужно было расценить как побуждение именно к таким показаниям! Ведь драгоценности - моя собственность, их приобретение - мое личное дело! Хозяин лысины и белесых бровей мне этого не сказал. На что он надеялся? На то, что под угрозой тюремного заключения я расскажу, какие большие деньги были у Отари? И тем самым подкину сучьев в костер, на котором его собирались жечь?

Этот следователь ничего не понимал.

– Где сейчас Отари?
– спросила я.

– Он содержится в Бутырском следственном изоляторе.

– В Бутырке?
– Это слово неожиданно всплыло в памяти. Я не раз слышала его на Лисе, когда Крот рассказывал о своей тюремной жизни. Да и в его блатных песнях оно звучало не раз.

– В Бутырской тюрьме, - строго поправил меня следователь.

– Как мне увидеться с Отари?

– На свидания с ним имеют право только родственники. А вам, - уперся он в меня жестким взглядом, - я разрешения не дам.

Мне было ясно: упрашивать его бесполезно.

– Его долго там будут держать?
– снова попыталась я сыграть дурочку. Нужно же было узнать, сколько времени будет длиться следствие!

– До вынесения судебного приговора.

'Да, где сядешь на этого хорька, там и слезешь!
– подумалось мне.
– И я еще собиралась вытрясти из него все, что нужно? Вот наивная-то! Узнать бы хоть самое важное!'

Следователь встал, давая понять, что разговор окончен.

– А где находится Бутырская тюрьма?
– торопливо спросила я.
– Посылки туда разрешают передавать?

– Новослободская улица, 45. О порядке передачи посылок подозреваемым и обвиняемым узнаете на месте.

– А письма можно писать?

– Нет.

Классно он мне отвечал! Клещами лишнего слова не вытянешь! А вот когда пугал меня тюрьмой, с выделением речи у него проблем не было! Я лихорадочно перебирала в голове подготовленные вопросы. На этот он не ответит... На этот - тоже...

– До свидания, гражданка Платонова, - требовательно попрощался следователь. Мне ничего не оставалось, как только разочарованно вздохнуть и выйти из кабинета.

Из МУРа я сразу же отправилась в Бутырский СИЗО.

***

Бутырку оказалось не так-то просто найти. Ориентируясь по нумерации домов, я прошагала почти километр от станции метро по Новослободской улице. По моим расчетам, на ее пересечении с Лесной улицей мне должен был открыться вид на тюрьму. Но ничего похожего я там не обнаружила. На другой стороне перекрестка стояли длиннющие многоэтажные жилые дома. Они раскинулись этакой громадной подковой вдоль обеих улиц и были построены впритык друг к другу. В каждом доме была арка, через которую можно было попасть во двор.

Я остановилась на краю тротуара в ожидании зеленого сигнала светофора и стала недоуменно оглядываться.

– Что ищешь, дочка?
– раздался позади меня старческий дребезжащий голос. Рядом возникла остроносая сгорбленная старушка в поношенном пальто. Она опиралась на палочку и с живым интересом смотрела на меня снизу вверх.

– А где здесь Бутырка, бабушка?
– спросила я.

– В первый раз идешь?
– понимающе заулыбалась старушка.
– К суженому, небось? Много вас здесь таких...

Светофор загорелся зеленым, и старушка засуетилась:

– Переведи меня, дочка, а то больно уж скользко на дороге-то! Машины лед накатали - страсть!.. Недавно упала, теперь вот людей прошу!..

Я взяла ее под руку, она заковыляла рядом и охотно принялась рассказывать:

– Здесь жить - хуже некуда, скажу я тебе! Когда тюрьма рядом, вонь ее казенную днем и ночью нюхаешь! Щами несет... Я из своего окна только стены да решетки вижу. Во дворе у нас всегда люди стоят. Очередь в тюремное справочное бюро...
– Старушка запыхалась и стала сильнее опираться на мою руку.
– Женщины все смурные, тревожные!.. В арке, вон, возле универмага, тоже в очереди маются - там передачи принимают.

Мы перешли дорогу, старушка остановилась передохнуть.

– Да где же тюрьма-то, бабушка? Вы так и не сказали!

– Как не сказала?
– удивилась старушка.
– Да вон, во дворах она стоит! Детишки наши возле тюремных стен, прости Господи, в снежки играют!

– Понятно!
– обрадовалась я.
– А где, вы сказали, справочное бюро и прием передач?

– А ты меня до подъезда проводи - я тебе все и покажу!

Мы подошли к арке, которая вела не во двор, а к глухой стене с дверью и высоким каменным крыльцом. К нему тянулась длинная очередь из женщин. Пожилые и молодые, одетые просто или облаченные в дорогие шубы, все они стояли с полными сумками и авоськами в руках. Безрадостные лица, озабоченные взгляды... Женщины притоптывали на морозе, тихо переговаривались. Кто-то, поставив сумки на снег, покуривал в сторонке.

– Вот здесь посылки будешь передавать!
– указала на арку старушка.
– Поговори с людьми, они все расскажут: что можно, что нельзя, когда приносить. Но сначала в справку иди: узнаешь, что твоему суженому позволено, на каком он режиме. А то, может, в карцер уже попал. Тогда никаких ему передач...

– Откуда вы все знаете?
– удивилась я.
– Наверно, кто-то из ваших родных тоже в Бутырке сидел?

– Бог миловал!
– отмахнулась старушка.
– Просто давно здесь живу, всего от людей наслушалась. Порой и помогать приходилось... Хотела уехать отсюда, комнату свою обменять. Да разве можно! Никто рядом с тюрьмой жить не хочет!