Аляска

– Главное, девка, - добавляла другая, в потертой куртке и с похмельным опухшим лицом, - побольше чая клади! Там без чифиря - не жизнь! Если передача без чая будет - вся камера оч-чень сильно огорчится! Ну, туалетную бумагу, конечно: там с этим плохо, газетами да журналами подтираются.

– И сигарет побольше положи!
– деловито включилась в разговор высокая девушка в джинсах и модном полушубке.
– Даже если твой не курит, обменяет на что-нибудь. Мой парень спортсмен, табачный дым на дух не переносит. Но, говорит, присылай сигареты. Они там - те же деньги!

– А какие можно передавать?

– Только те, что без фильтра. 'Приму' купи.

– А он 'Приму' не курит!

– обеспокоилась я.
– Что делать? Хоть 'Яву'-то можно? Или 'Стюардессу'?

Отари предпочитал 'Dunhill' или 'Marlboro'. Но я понимала, что заводить о них речь не имеет смысла.

Похмельная женщина хрипло засмеялась, а дама интеллигентного вида назидательно сказала:

– Власти считают, что подследственные и осужденные не имеют права курить хорошие сигареты. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево!

Так я получила первые сведения об особенностях тюремного быта, о том, в чем больше всего нуждается мой Отари, и чем я могу ему помочь. Посылку у меня приняли. Я радовалась, будто сдала экзамен.

Передачи можно было делать раз в две недели. Я стала потихоньку собирать следующую посылку. На стенде в справочном бюро Бутырки висел список продуктов, разрешенных и рекомендуемых для передач. В нем было указано сало. Отари его не любил, но в тюрьме оно наверняка могло пригодиться. Мне теперь было известно, что заключенный никогда не ест продукты из своей посылки один: обязательно делится с сокамерниками, таков закон. Поэтому, думала я, чем больше у Отари будет самой разной еды, тем больше достанется ему той, что он любит...

Я позвонила тете Наташе - она была большая ценительница деревенского сала, знала, где его купить. Узнав о моей беде, маманя разохалась, а потом возмутилась:

– Почему сразу не позвонила? И отец ведь ничего не сказал! Такая беда случилась, а я не знаю! Сало, говоришь? Привезу я тебе сало! Что еще нужно? Когда?

Она стала частенько приезжать ко мне. Купила для Отари спортивный шерстяной костюм, навезла кучу салфеток.

– Смело клади, там все пригодится! А если что не примут - не пропадет!
– приговаривала она.
– Витаминов ему нужно! В следующий раз сухофрукты куплю, орехи.

Я поражалась: тетя Наташа совершенно спокойно отнеслась к тому, что Отари - вор.

– Какая мне разница!
– сказала она.
– Этот человек для тебя родился, он твой! А значит, и мне не чужой. С людьми всякое случается: путаются, не туда их заносит, плутают в жизни. Но я-то вижу: никакой твой Отари не злодей. Я людей повидала, знаю! Буду вам теперь помогать, что делать!..
– Тетя Наташа строго оглядела меня с ног до головы.
– За тебя мое сердце волнуется. Посмотри в зеркало: исхудала вся, с лица спала, круги под глазами! Нужно вас обоих спасать!
– Потом призналась: - Я в Елоховский собор хожу теперь, молюсь за него, за тебя...

Больше всего меня удручало то, что я не могла вести с Отари переписку. Между нами не было никакой связи. Я просто задыхалась от этого! Мне казалось, что Отари нуждается в чем-то особенном и крайне необходимом. В том, о чем мне никто, кроме него, рассказать не мог. Хотя бы одно его слово донеслось до меня сквозь глухие стены тюрьмы! Хотя бы одно его слово дошло, написанное на клочке бумаги!

Я проклинала лысого следователя, который запретил мне свидания. Он, как и обещал отец, больше не беспокоил меня. Но я теперь жалела об этом. Может быть, на одной из встреч мне все-таки удалось бы уговорить его изменить свое решение?..

Так, в неизвестности, прошел еще месяц. Но вот однажды раздался осторожный, короткий звонок в дверь. Я открыла - на лестничной площадке стоял неряшливо одетый, небритый мужчина кавказской наружности. Он внимательно вгляделся в меня и сиплым голосом спросил:

– Ты Оля?

Я сразу все поняла. Это мог быть только посыльный от Отари! Из тех, что сидел с ним в камере и вышел на волю! У меня учащенно забилось сердце.

– Проходите!

Он поморщился и отрицательно покачал головой:

– Не буду! Отари просил письмо тебе передать.

Наконец-то! Я вышла на лестничную площадку и прикрыла за собой дверь. Он достал из кармана мятый, сложенный в восьмушку листок. Я жадно схватила письмо и засунула его в карман джинсов: родители могли выглянуть на лестницу в любой момент. Быстро спросила:

– Как он? Расскажите! Не болеет? Что прислать?

Кавказец усмехнулся:

– Все в порядке у него! Отари не пропадет! Ничего не нужно. Передачи твои хорошие, помогают. Одно только просит: пару слов напиши.

Вот в чем нуждался мой Отари! Ему было нужно то же, что и мне! Слово! Весточка!..

– Но как?! Не разрешают же!

Мужчина зачем-то настороженно огляделся, приблизился ко мне:

– В передаче заныкай. В баранках можно спрятать, в сахаре...

Его прервал резкий скрип открываемой двери. Из квартиры напротив выходила соседка. И тут же у меня за спиной из комнаты родителей донесся мамин голос:

– Оля, ты с кем там разговариваешь?

Товарищ Отари заторопился:

– Ладно, все. Пойду.
– И спускаясь по лестнице, бросил: - С записочкой придумай что-нибудь. На папиросной бумаге пиши. Отари ждет.

Я вернулась к себе и раскрыла письмо. 'Оленька моя! Любимая! Во сне тебя вижу, скучаю! Люблю, тоскую! Жду суда, чтобы увидеть тебя!..' - писал он. На глаза навернулись слезы, строчки стали расплываться, листок в руке задрожал. Милый мой!.. Отари писал, что очень беспокоится за меня. Просил дать знать, не пристают ли ко мне с обвинениями в пособничестве преступнику, советовал все отрицать.

– Не волнуйся, милый!
– шептала я.
– Это мы уже пережили.

Ему очень хотелось, чтобы на суде присутствовал кто-то из его родственников. 'Резо вернется в Тбилиси и расскажет тете Циале, что я в тюрьме, - писал он. Резо, по всей видимости, был тот самый кавказец, что принес мне письмо.
– Он даст ей твой телефон. Циала позвонит. Когда будет суд, примешь ее? Она в Москве никого не знает. Напиши мне, Оля! Как-нибудь напиши... Люблю, жду!'

Я отложила письмо и задумалась. Конечно, тетя Циала будет жить у меня! Даже если родители станут противиться - все равно я ее приму! Но вряд ли они будут поднимать скандал. Все теперь изменилось... Проблема в другом. Как мне ответить Отари?..

Очередную посылку можно было нести в Бутырку завтра. Продукты я уже собрала: две туго набитые сумки стояли возле двери. Теперь нужно придумать, как спрятать в передаче записку. Что там говорил Резо? Папиросная бумага... Ну да, она тонкая, прочная. Раскрутить мундштук папиросы 'Беломорканал' - получится маленький квадратный листок. Его можно скомкать в маленький шарик или свернуть в тонкий рулетик. А вот куда положить? Приемщики в Бутырке внимательно просматривали и перетряхивали содержимое целлофановых пакетов, мяли их в руках. Иногда пересыпали чай, сахар, конфеты или сушки в пустые пакеты. При таком досмотре даже бумажный комочек не утаишь. Карамельные конфеты принимали только без оберток. Как-то один усердный приемщик усмотрел среди моих карамелек несколько штук с трещинами. И каждую разломал пополам... 'Заныкать', как выразился Резо, в сало? Увидят надрез, расширят его ножом или разрежут кусок в этом месте - и все!