Аляска

Через широкую арку мы прошли во двор, и тут я, наконец, увидела Бутырку! Метрах в ста от дома, за кустарниками и деревьями, детскими качелями и рядами зеленых гаражей возвышалась мрачная обшарпанная кирпичная стена. Она была увенчана спиралевидным заграждением из колючей проволоки. Из-за стены поднимались темно-красные громады тюремных корпусов с зарешеченными окнами. Один из них подпирала старинная круглая стрелковая башня. Рядом с ней торчала высоченная труба котельной.

Как я потом узнала, Бутырка - одна из старейших в России тюрем. Она была возведена еще во времена Екатерины II. С того времени ее не раз достраивали и перестраивали. Отсюда и эклектика: Пугачевская башня, построенная в XVIII веке, и современная котельная. Покровский храм, возведенный посреди тюрьмы в 1782 году, и спираль Бруно на стене, эхо Первой мировой войны...

– А вот здесь у нас люди в справочное бюро стоят!
– указала мне старушка на длиннющую очередь, что тянулась вдоль дома, - вставай сюда! Через часик все и узнаешь! Ну, дай Бог тебе терпения, милая!

Старушка скрылась в подъезде, а я неуверенно пристроилась в хвост очереди. Через час была пройдена только половина пути к справочному бюро. Дубленка, что подарил мне Отари, хорошо сохраняла тепло, но руки и ноги совсем замерзли. Я стала топтаться на месте. Женщина, стоящая передо мной, обернулась. Ее молодое миловидное лицо, обрамленное серым пуховым платком, было мертвенно-бледным. Взгляд красивых серых глаз источал такую неизбывную печаль, что у меня заныло сердце.

– Холодно...
– пробормотала я, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, - пошевелила она замерзшими губами. И отвернулась.

Я окинула взглядом мрачную заиндевелую стену тюрьмы, заснеженные крыши приземистых гаражей, черные голые ветви обледеневших деревьев, и меня охватила тяжелая тоска. Мне нужно было как-то разрушить эту картину. Нужно было пройти сквозь стены Бутырки, найти там Отари, взять его за руку и увести в жаркое лето нашей любви.

Но как это сделать, я не знала...

– Холодно...
– снова вырвалось у меня.

– Терпеть надо, - не оборачиваясь, прошептала женщина в пуховом платке.

– Да...
– эхом откликнулась я. И подумала: 'Если эту стылую картину нельзя разрушить, ее можно изжить. Я вытерплю, пройду этот путь. И сделаю все, как надо...'

Через час в справочном бюро мне сказали, что Отари разрешено получение посылок, но переписка запрещена. Оставшиеся полдня я провела в арке, где принимали передачи. Расспрашивала женщин из очереди, записывала, запоминала. А по дороге домой заскочила в несколько магазинов, чтобы купить продукты и вещи для Отари.

***

Дома меня встретил отец. Подошел, помог отнести в комнату тяжелые сумки и тихо спросил:

– Как прошел допрос?

Я собиралась снять дубленку, да так и застыла на месте. Отец не мог знать о моем визите к следователю. Я ему ничего об этом не говорила. Подслушал телефонный разговор с владельцем унылого голоса? В тот момент родителей дома не было.

– Откуда ты знаешь?

Отец замялся, потом с нажимом сказал:

– Знаю, Оля! Ты одна не справишься. Докладывай. Мама ничего не узнает.

Я рассказала ему обо всем. И о том, как меня запугивал следователь, и о том, как мне было страшно, и о своей решимости ни за что не отягощать участь Отари. Отец внимательно слушал, не сводя с меня глаз.

– Он проводил допрос несовершеннолетней без присутствия взрослых родственников или педагога, - спокойно и твердо сказал он.
– Протокол, что ты подписывала, не имеет юридической силы. Это следовательские игры, Оля. Он просто выведывал, знаешь ли ты что-нибудь для него полезное. Так что не волнуйся по поводу этого допроса. Вот если он тебя со мной вызовет, тогда держись.

Я опустила голову. Отец помолчал и указал на сумки:

– Посылку готовишь? Была в Бутырке?

Он знал и то, где содержится Отари! Но откуда такая осведомленность?! Непохоже, что он общался со следователем. Значит... Я подумала, что почти ничего не знаю о том, чем занимается на работе отец и каков круг его делового общения. Он отслужил в структуре МВД без малого тридцать лет, окончил академию, получил звание полковника. Наверняка, у него есть знакомые в МУРе. И влиятельные знакомые! Он вполне мог обратиться к ним за помощью тогда, когда его семье стала угрожать опасность!

Как бы услышав мои мысли, отец взял меня за руку и погладил по щеке:

– Тебя больше никто не будет вызывать на допрос, дочь. Провожай своего Отари и ничего не бойся.

Я вдруг ощутила себя маленькой - пятилетней Оленькой, которая так любила сжимать сильную руку отца и беспечно вышагивать рядом с ним по улице. Если папа рядом, ничего не страшно! И все будет хорошо! Его слова сняли напряжение, прогнали тревогу. Я судорожно, как после долгого плача, вздохнула. И поняла, насколько сильно устала справляться с бедой, принимать решения в одиночку, держать фронт...

Я прижалась к отцу и прошептала:

– Мой папа...

– Эта история закончилась, Оля, - погладил меня по плечу отец.
– Ему дадут большой срок. Ты, если захочешь, увидишь его через много лет, но у тебя к тому времени будет совсем другая жизнь.

Мне стало больно от его слов. Ему, конечно, хотелось, чтобы моя любовь к Отари умерла. Поэтому он так говорил. Но...

Я знала, что отец ошибался. Все-таки он плохо знал свою дочь.

Я отстранилась от него и посмотрела на сумки:

– Пап, там вареную колбасу не принимают. Портится быстро. А сухую копченую можно. У тебя из праздничных наборов не осталась? К седьмому ноября ты приносил, помнишь? И на Новый год... Дашь мне?

Отец осуждающе покачал головой:

– Ну, что с тобой делать! Бери, конечно!

Я ткнулась носом в его щеку и бросилась разбирать сумки.

***

На следующий день я выкладывала перед приемщиком Бутырского СИЗО первую передачу для Отари. Чай, печенье, сладкие сухари с изюмом, сахар-рафинад, карамельные конфеты. Палка сухой копченой колбасы, лук, чеснок. Новые трусы и носки, тапки, теплый свитер. Мыло, полотенце, зубная щетка, туалетная бумага. Все это мне посоветовали собрать женщины из очереди в пункт приема передач.

– В упаковках ничего не принимают, - рассказывала одна из них, солидная дама интеллигентного вида.
– Только в прозрачных целлофановых пакетах.

– А почему?
– спрашивала я.

– 'Во избежание передачи запрещенных предметов, веществ, а также денег или ценностей, сокрытых ухищренным способом', - процитировала женщина фразу из какого-то нормативного документа. Улыбнулась и пояснила: - Сквозь целлофан приемщикам хорошо видно, что в пакетах лежит. Они каждую вещь в посылке просматривают, чтобы в камеру наркотики, например, не пронесли. Поэтому чай, печенье и сахар ссыпайте, девушка, в пакеты. Имейте в виду, что мыло там выдают, но только хозяйственное. А люди любят мыться с туалетным. Так что не забудьте положить хорошее мыло. Обязательно передайте что-нибудь теплое! Зимой в Бутырке холодно!