Анархизм

Подъ знаменемъ этихъ идей выступала въ восемнадцатомъ вк въ Англіи, Америк, Франціи и вся революціонная публицистика. Спекуляціи отвлеченной мысли она претворила въ дйственные лозунги. Продолжая гуманистическое движеніе ренессанса, она утверждала, что нтъ и не можетъ быть преградъ просвщенному человческому разуму. Свободный отъ цензурнаго гнета онъ создаетъ идеальныя условія человческаго общежитія. Историческій опытъ былъ взятъ подъ подозрніе, творчество массъ подверглось осмянію. По удачному опредленію одного историка — вся исторія человческой культуры подъ перомъ Вольтера могла бы принять слдующій видъ: до Вольтера и его раціоналистическихъ товарищей — мракъ, суевріе, невжество; съ ихъ появленіемъ — «разумъ необъяснимо и сразу вступаетъ въ свои права».

Великолпную характеристику мыслителя этой эпохи далъ намъ Доуденъ въ портрет одного изъ родоначальниковъ анархистскаго міровоззрнія — Годвина: «Ни одинъ писатель не выражаетъ боле ясно, чмъ Годвинъ, индивидуализма, характеризующаго начало революціоннаго движенія въ Европ; ни одинъ писатель не даетъ боле поразительнаго доказательства абсолютнаго отсутствія историческаго чувства. Человкъ у него не представляется созданіемъ прошлаго... Насталъ какъ-бы первый день творенія. Вся вселенная должна быть переустроена на принципахъ разума, безъ вниманія къ накопившимся наслдственнымъ тенденціямъ. Есть что-то возвышенное, трогательное и комическое въ томъ героическомъ безуміи, съ которымъ философъ въ своемъ рабочемъ кабинет образуетъ цлый человческій міръ»...

На раціоналистическомъ фундамент воздвигнутъ и одинъ изъ величайшихъ памятниковъ человческой мысли, бывшій политическимъ принципомъ революціи XVIII вка, ея соціально-политической программой: декларація правъ человка и гражданина.

Конечно, сама декларація была результатомъ чрезвычайно сложныхъ и противорчивыхъ историческихъ вліяній. Новйшія изслдованія показали, что мысль установить законодательнымъ путемъ рядъ прирожденныхъ, священныхъ, неотчуждаемыхъ правъ личности — не политическаго, a религіознаго происхожденія и восходитъ не ко времени французскихъ или американскихъ освободительныхъ движеній, а къ гораздо боле раннему времени — эпох реформаціи. Французская декларація впитала въ себя множество историческихъ струй. Отсюда ея противорчія и пестрота, за которыя ее обвиняютъ изслдователи, критически настроенные къ принципамъ 89 года. Но декларація замчательна тмъ, что освободительные принципы, созданные задолго до нея, были претворены въ ней силой философскаго генія и темперамента ея творцовъ, въ общечеловческую проповдь, обращеніе къ міру. И не только декларація и другіе политическіе акты революціи были продуктомъ естественно-правовыхъ воззрній, но можно было-бы сказать, что вся революція въ ея послдовательныхъ превращеніяхъ была грандіозной попыткой реализаціи раціоналистическихъ мечтаній.

Но если для прославленія суверенной внисторической личности строились многочисленные памятники, реальная, конкретная личность, наоборотъ, осталась въ жизни безъ защиты. Революціонная государственность заливала ее потоками декретовъ, ее гильотинировалъ якобинизмъ, позже гибла она на всхъ европейских поляхъ, защищая идеи «отвлеченнаго космополитизма» противъ «воинствующаго націонализма» вспыхнувшей реакціи.

Подъ тмъ же раціоналистическимъ гипнозомъ жила и экономическая мысль.

Съ именемъ физіократовъ или «экономистовъ XVIII вка» связано представленіе не только объ опредленной экономической доктрин, но и о новомъ міросозерцаніи, пришедшемъ на смну идеямъ стараго порядка.

Вр въ спасительную силу положительнаго законодательства и администраціи, характеризовавшей ученіе меркантилистовъ, физіократы противопоставили глубокое убжденіе въ торжеств извчныхъ законовъ природы надъ временными и случайными твореніями человка. Соціологическія построенія Кенэ, основоположника физіократической доктрины, базируютъ на идеяхъ естественнаго права. Въ кажущемся хаос общественныхъ явленій онъ склоненъ видть строгую закономрность — «естественный порядокъ». Законы этого порядка созданы Богомъ. Они — абсолютны, вчны, неподвижны. Благоустроенное общежитіе должно быть построено на ихъ познаніи. Такой порядокъ, создаваемый человчествомъ, въ соотвтствіи съ извчными принципами, Кенэ и его школа называютъ «положительнымъ порядкомъ» (Ordre positif). Этотъ порядокъ, въ отличіе отъ перваго, носитъ временный относительный характеръ и подлежитъ дальнйшимъ усовершенствованіямъ.

Но если воззрніямъ Кенэ и его послдователей суждено было остаться, по преимуществу, отвлеченнымъ умозрніемъ, безъ особаго вліянія на судьбы государственной практики, классическая школа политической экономіи, въ лице Мальтуса, Смита, Рикардо и ихъ эпигоновъ въ Англіи и на континент, сумла изъ отвлеченныхъ посылокъ естественнаго права сдлать вс практическіе выводы.

На страницахъ экономической науки появился отвлеченный «экономическій человкъ», руководимый только своимъ «среднимъ» хозяйственнымъ эгоизмомъ. Иные стимулы его жизни просто игнорировались; полная его свобода была объявлена условіемъ всеобщей гармоніи, а свободная, ничмъ неограниченная борьба между хозяйственными единицами возглашена естественнымъ, незыблемымъ закономъ, покушенія на который безсмысленны и безплодны. Рабочій и капиталистъ, товаръ и капиталъ, деньги и заработная плата и вс иныя экономическія категоріи пріобрли въ конструкціяхъ ихъ абсолютный самодовлющій смыслъ. Въ погон за логической стройностью своихъ теорій, буржуазные экономисты, а за ними и ихъ методологическіе наслдники насильственно уродовали жизнь. Они населили ее надорганическими существами — абстрактными «эгоистами», абстрактными капиталистами, абстрактными рабочими. Все въ фантастастическихъ системахъ ихъ, дйствовало съ неукоснительной правильностью часового механизма. Безпримрный оптимизмъ окрасилъ ихъ построенія. Въ разгул хищническихъ инстинктовъ, казалось имъ, они нашли ключъ къ человческой гармоніи. Все ими было предусмотрно; геній, знаніе, остроуміе соединились, чтобы выстроить по всмъ правиламъ раціоналистической науки, экономическіе карточные домики, которые жизнь развяла потомъ однимъ дуновеніемъ.

ХVІІІ-й вкъ былъ эпохой высшей напряженности рацiоналистической мысли. Никогда позже не имла она такого разнообразнаго и блестящаго представительства, никогда не окрашивала собой цлыя общественныя движенія.

Но, разумется, раціоналистическое мышленіе не умираетъ съ XVIIІ-ымъ вкомъ.

Въ ХІХ-омъ раціонализмъ волнуетъ философскую мысль, воплощаясь въ «панлогизм» Гегеля, проникнутомъ врой въ могущество разума, полагающемъ разумъ самодовлющей причиной caмаго бытія. Въ этомъ ученіи не было мста индивидуальному «я», живой, конкретной, своеобразной личности.

Въ области политической и правовой мысли успхи рацiонализма сказались въ возрожденіи «естественнаго права» въ разнообразныхъ его формахъ, но уже съ рядомъ принципіальныхъ поправокъ къ конструкціямъ стараго «естественнаго права».

Наконецъ, раціоналистическія схемы во многомъ подчинили себ и крупнйшее изъ идеологическихъ движеній ХІХ-аго вка — соціалистическое.

Раціонализмъ обнаружилъ поразительную живучесть. Не было ни одной исторической эпохи, которая не знала бы его.

Но, какъ ни былъ чистъ энтузіазмъ его жрецовъ, какъ ни были прекрасны т узоры, которые ткала человческая мысль въ поискахъ совершенныхъ условій земного существованія — жизнь реальная, пестрая, неупорядоченная мыслителями жизнь, была сильне самой тонкой и изощренной человческой логики.

Подъ ударами ея гибли системы, теоріи, законы. И гибель ихъ не могла не погружать въ пучины пессимизма ихъ недавнихъ поклонниковъ. Она будила протесты противъ идолопоклонства передъ разумомъ.

Уже въ ХVIII-мъ вк «эмпиристы» и во глав ихъ Юмъ предъявили раціоналистамъ рядъ серьезныхъ возраженій. Они отвергли ихъ ученіе — о возможности раскрытія причинной связи вещей черезъ изслдованіе отношеній между понятіями. Они выразили недовріе «разуму» и на первое мсто поставили «опытъ». Раціоналисты считали математическія науки абсолютно достоврными; эмпиристы, прилагая къ нимъ свой опытный критерій, отвергли ихъ соотвтствіе дйствительности, такъ какъ математическія науки не есть науки о реальномъ бытіи. Эмпиристы перестали видть въ «разум» единый источникъ познанія. Истиннымъ познаніемъ они назвали то, которое пріобртается черезъ органы чувствъ.

Юмъ былъ не только философомъ, но и политическимъ мыслителемъ, и его философскія убжденія легли въ основу его историко-политическихъ конструкцій.

Юмъ обрушивается на «естественное право», которое въ методологическомъ смысл было своеобразной попыткой построенія соціологіи на основаніи математическихъ принциповъ. Для Юма «естественное право» — не достоврно. Въ его глазахъ религія, мораль, право — не абсолютныя категоріи, а продуктъ исторіи, многовковаго жизненнаго опыта и именно это — и только это — является ихъ «оправданіемъ». Политическіе тріумфы раціонализма вызывали у Юма страстный отпоръ; скептицизмъ его въ области политики принялъ глубоко консервативную окраску.

Наиболе яркое выраженіе этотъ консерватизмъ принялъ въ писаніяхъ блестящаго публициста Борка, давшаго полную остроумія и силы критику французской революціи. Здсь уже — отказъ отъ «разума», гимны опыту, ршительное предпочтеніе неписанной конституціи англійскаго народа абстракціямъ французскихъ конституцій. Это убжденіе стало въ Англіи надолго общепринятымъ. Ранній Бентамизмъ былъ имъ проникнутъ.

Начало XIX вка было временемъ единодушнаго и общаго протеста противъ «духа XVIII вка», «принциповъ 1789 года», противъ всего наслдства просвтительной эпохи. Процессъ реакціи противъ раціонализма отличался чрезвычайной сложностью. Разнородныя, противорчивыя, даже враждебныя силы объединились, чтобы громить позиціи раціонализма.