Анархизм

Нашему времени — съ его гигантскими техническими средствами, глубокими общественными антагонизмами, напряженнымъ и страстнымъ самосознаніемъ — суждено было поколебать вру во всемогущество разума. Оно — во всеоружіи огромнаго опыта — отбросило ковы феноменализма, вернулось къ «реальной дйствительности», возгласило торжество воли надъ разумомъ.

И въ этомъ новомъ человческомъ устремленіи открылись возможности творческаго преодолнія міра — необходимости.

Въ конц ХІХ-го вка, почти одновременно на свтъ явились дв системы, ярко окрашенныя антиинтеллектуализмомъ.

Одна — принадлежитъ интуитивной философіи, прагматистамъ и особенно Бергсону. Она есть — наиболе глубокое и категорическое отверженіе ложныхъ претензій «разума».

Другая — принадлежитъ пролетаріату. Это — философія классовой борьбы, выросшая непосредственно изъ жизни и, подобно первой, возглашающая приматъ «воли» надъ «разумомъ».

Въ основаніи обихъ системъ лежитъ признаніе автономіи конкретной личности.

Антираціонализмъ или антиинтеллектуализмъ утверждаетъ пріоритетъ инстинкта надъ разумомъ. За послднимъ онъ признаетъ инструментальное, то-есть вспомогательное значеніе. Вопреки идеализму, полагающему для насъ непосредственную данность духовнаго міра, онъ склоненъ утверждать, что разумъ для насъ не иметъ первоначальнаго значенія. Онъ возникаетъ на определенной ступени общаго мірового развитія. И тогда мы начинаемъ раздлять — физическое и психическое.

Такъ интеллектъ наряду съ инстинктомъ объявляется только однимъ изъ «направленій» жизненнаго процесса, органомъ нашего приспособленія къ жизни.

При этомъ интеллектъ, характеризующійся, по словамъ Бергсона, «природнымъ непониманіемъ жизни» является только орудіемъ человка въ разнообразныхъ формахъ его борьбы за существованіе; его собственная природа ограничена: онъ не постигаетъ самой сущности дйствительности, «бытіе» для него есть «явленіе». Онъ группируетъ «явленія», отбираетъ, устанавливаетъ ихъ общія свойства, классифицируетъ, создаетъ общія понятія. Но послднія не совпадаютъ съ самой дйствительностью, а являются лишь символами ея. Разсудочное знаніе, искусственно расчленяетъ жизнь, разрываетъ ея слитный, недлимый, никогда не повторяющійся потокъ и стремится представить непрерывную послдовательность событій, какъ сосуществованіе отдльныхъ вещей [11] .

11

Бергсонъ, съ присущей ему тонкостью, различаетъ въ интеллектуализм — «мысль, черпающую изъ ея глубокихъ источниковъ», и мысль, закоченвшую въ формул. «Есть два рода интеллектуализма: интеллектуализмъ истинный, который переживаетъ свои идеи, и ложный, который подвижныя идеи превращаетъ въ неподвижныя, затвердвшія понятія, чтобы пользоваться ими, какъ жетонами». (Психофизическій параллелизмъ и позитивная метафизика»».)

Но въ живой дйствительности нтъ ничего неподвижнаго; она — алогична, она — «непрестанное становленіе», «абсолютная длительность», она — свободная «творческая эволюція».

Познаніе подлинной сущности предмета, предмета въ цломъ, а не отдльныхъ частей его или механической ихъ суммы — возможно только при помощи особаго источника знанія — «интуиціи». «Интуиція — опредляетъ Бергсонъ — есть особый родъ интеллектуальной симпатіи, путемъ которой познающій переносится внутрь предмета, чтобы слиться съ тмъ, что есть въ немъ единственнаго и, слдовательно, невыразимаго». («Введеніе въ метафизику»).

Анализъ, разсудочное знаніе «умножаютъ точки зрнія», «разнообразятъ символы», но они безсильны постичь самое бытіе; интуиція — есть полное сліяніе съ нимъ. Интуиція — всюду, гд есть жизнь, ибо интуиція и есть самосознаніе жизни. И человкъ, сливающійся въ своемъ самосознаніи съ жизнью — становится творчески свободнымъ.

Разумется, Бергсонъ въ своемъ пониманіи свободы далекъ отъ совершеннаго отрицанія детерминистической аргументами. Онъ признаетъ и физическую и психическую причинности. Но онъ признаетъ обусловленность только частныхъ проявленій нашего «я», его отдльныхъ актовъ. «Я» въ его цломъ — живое, подвижное недлимое, невыразимое въ символахъ — свободно, какъ свободна жизнь вообще, какъ творческій порывъ, а не одно изъ частныхъ ея проявленій.

Человкъ и акты его свободны, когда они являются цльнымъ и полнымъ выраженіемъ его индивидуальности, когда въ нихъ говоритъ только ему присущее своеобразіе.

Свобода человка есть, такимъ образомъ ,свобода его творческихъ актовъ и разсудочное знаніе безсильно постичь ихъ природу. Для установленія причинности оно должно разлагать природу на составныя части; эти части — мертвы и обусловлены. Но живой синтезъ частей всегда свободенъ и къ нему непримнимы раціоналистическіе выводы науки. Понятія жизни и причинности лежатъ въ различныхъ планахъ. Жизнь — потокъ, не знающій причинности, не допускающій предвиднія и утверждающій свободу.

Такъ интуитивная философія утверждаетъ первенство жизни передъ научнымъ изображеніемъ ея или философскимъ размышленіемъ о ней. Сознаніе, наука, ея законы рождаются въ жизни и изъ жизни. Они — моменты въ ней, обусловленные практическими нуждами. Въ научныхъ терминахъ мы можемъ характеризовать ея отдельные эпизоды, но въ цломъ она — невыразима.

Эту первоначальность жизни, подчиняющую себ вс наши раціоналистическія и механическія представленія о ней, когда-то великолпно выразилъ нашъ Герценъ: «Неподвижная стоячесть противна духу жизни... Въ безпрерывномъ движеніи всего живого, въ повсюдныхъ перемнахъ, природа обновляется, живетъ, ими она вчно молода. Оттого каждый историческій мигъ полонъ, замкнутъ по своему... Оттого каждый періодъ новъ, свжъ, исполненъ своихъ надеждъ, самъ въ себ носитъ свое благо и свою скорбь...»

Вотъ — мысли, отвчающія анархическому чувству, строящія свободу человка не на сомнительномъ фундамент неизбжно одностороннихъ и схоластическихъ теорій, но на пробужденіи въ насъ присущаго намъ инстинкта свободы. Вотъ — философія, которая сказала «да» тому еще смутно сознаваемому, но уже повсюду зарождающемуся, повсюду бьющемуся чувству, которое радостно и увренно говоритъ намъ, что мы дйствительно свободны лишь тогда, когда выявляемъ себя во весь нашъ ростъ, когда дйствія наши, по выраженію Бергсона, «выражаютъ нашу личность, пріобртаютъ съ ней то неопредленное сходство, которое встрчается между творцомъ и твореніемъ». («Непосредственныя данныя сознанія).

Если въ план отвлеченной мысли сильнйшій ударъ раціонализму въ наши дни былъ нанесенъ философіей Бергсона, то въ план дйственномъ самымъ страшнымъ его врагомъ сталъ — синдикализмъ, сбросившій догматическія путы партій и программъ и отъ символики представительства перешедшій къ самостоятельному творчеству.

Въ опредленіи и характеристик революціоннаго синдикализма надлежитъ быть осторожнымъ.

Чтобы правильно понять его природу, необходимо ясно представлять себ глубокую разницу между синдикализмомъ, какъ формой рабочаго движенія, имющей классовую пролетарскую организацію, и синдикализмомъ, какъ «новой школой» въ соціализм, «неомарксизмомъ», какъ теоретическимъ міросозерцаніемъ, выросшимъ на почв критическаго истолкованія рабочаго синдикализма.

Это — два разныхъ міра, живущихъ самостоятельной жизнью, на что, однако, изслдователями и критиками синдикализма и досел не обращается достаточно вниманія [12] .

Сейчасъ насъ интересуетъ именно «пролетарскій синдикализмъ».

Его развитіе намтило слдующіе основные принципы: а) приматъ движенія передъ идеологіей, в) свободу творческаго самоутвержденія класса, с) автономію личности въ классовой организаціи.

Вс построенія марксизма покоились на убжденіи въ возможности познанія общихъ — абстрактныхъ законовъ общественнаго развитія и, слдовательно, возможности соціологическаго прогноза.

12

См. объ этомъ мою брошюру — «Революціонное творчество и парламентъ. Революціонный синдикализмъ)». Москва, 1917.

Синдикализмъ, по самой природ своей, есть полный отказъ отъ какихъ бы то ни было соціологическихъ рецептовъ. Синдикализмъ есть непрестанное текучее творчество, не замыкающееся въ рамки абсолютной теоріи или предопредленнаго метода. Синдикализмъ — движеніе, которое стимулы, опредляющіе его дальнйшее развитіе, диктующіе ему направленіе, ищетъ и находитъ въ самомъ себ. Не теорія подчиняетъ движеніе, но въ движеніи родятся и гибнутъ теоріи.

Синдикализмъ есть процессъ непрестаннаго раскрытія пролетарскаго самосознанія. Не навязывая примыкающимъ къ нему неизмнныхъ лозунговъ, онъ оставляетъ имъ такое же широкое поле для свободнаго положительнаго творчества, какъ и для свободной разрушительной критики. Онъ не знаетъ тхъ непререкаемыхъ «verba magistri», которыми клянутся хотя-бы пролетарскія политическія партіи. Въ послднихъ — партійный катехизисъ, заране отвчающій на вс могущіе возникнуть у правоврнаго вопросы, въ синдикализме бьется буйная радость жизни, готовая во всеоружіи встртить любой вопросъ, но не заковывающая себя въ неуклюжіе догматическіе доспхи. Въ политической партіи пролетарій — исполнитель, связанный партійными условностями, расчетами, интригами; въ синдикализме онъ — творецъ, у котораго никто не оспоритъ его воли.