Анархизм

Но наряду съ подобнымъ «антиинтеллектуализмомъ», Бакунинъ высказываетъ и прямо противоположныя идеи, категоричностью своей далеко отходящія отъ ученій прагматистовъ объ «инструментальномъ» значеніи разума.

«Разумъ» объявляется единственнымъ органомъ, которымъ мы обладаемъ для познанія истины. Въ «Антитеологизм» Бакунинъ утверждаетъ, что мысль опредляетъ мсто человка въ животномъ мір. «Человческій міръ — пишетъ онъ — являясь ничмъ инымъ, какъ непосредственнымъ продолженіемъ органическаго міра, существенно отличается отъ него новымъ элементомъ: мыслью, произведенной чисто физіологической дятельностью мозга и производящей въ то-же время среди этого матеріальнаго міра и въ органическихъ и неорганическихъ условіяхъ, которыхъ она является, такъ сказать, послднимъ резюме, все то, что мы называемъ интеллектуальнымъ и моральнымъ, политическимъ и соціальнымъ развитіемъ человка — исторію человчества».

Недовріе къ «наук» смняется неожиданно ея апофеозой. «Мы полны уваженія къ наук; мы смотримъ на нее, какъ на одно изъ самыхъ драгоцнныхъ сокровищъ, какъ на одну изъ лучшихъ славъ человчества. Наукой человкъ отличается отъ животнаго...» Наук мы обязаны обладаніемъ «несовершенной, но зато достоврной истины» (Антитеологизмъ). Отсутствіе знаній, невжество оказывается самостоятельнымъ факторомъ общественнаго процесса. «Каковы причины приводящей въ отчаяніе и столь близкой къ неподвижности медленности, которая составляетъ, по моему, самое большое несчастіе человчества? Причинъ этому множество. Между ними одной изъ самыхъ значительныхъ является, несомннно, невжество массъ». («Богъ и Государство»). И въ конечномъ счет, Бакунинъ переходитъ къ славословію «универсальной науки» — позитивной философіи Конта.

Такъ, несмотря на вс стремленія Бакунина изгнать изъ своего историко-философскаго credo все раціоналистическое, оно тмъ не мене властно вторгается въ него и именно наличностью раціоналистическихъ элементовъ обусловливается характеръ той анархистской «политики», которая была воспринята и большинствомъ его послдователей.

Боле законченнымъ, хотя и мене оригинальнымъ является ученіе Кропоткина.

Въ обширномъ, представляющемъ выдающійся интересъ — по важности трактуемыхъ авторомъ проблемъ — «Lа Science Moderne et l'Anarchie» («Современное знаніе и анархія») [15] Кропоткинъ стремится показать, что анархизмъ не есть только соціально-политическая программа, но цлостное міросозерцаніе.

15

Боле полную мою рецензію этого труда Кропоткина см. въ журн. «Голосъ Минувшаго» за 1912 г.

«Анархизмъ — пишетъ онъ — есть міропониманіе, базирующее на механическомъ (или, лучше сказать, кинетическомъ) истолкованіи явленій; міропониманіе, объемлющее всю природу, включая и жизнь обществъ. Методъ анархизма — методъ естественныхъ наукъ. Его тенденція — построеніе синтетической философіи, обнимающей вс факты природы. Какъ законченное матеріалистическое міровоззрніе, анархизмъ полагаетъ, что всякое явленіе природы можетъ быть сведено къ физическимъ или химическимъ процессамъ и потому получаетъ естественно-научное объясненіе. Анархизмъ есть безповоротный отказъ отъ всякаго религіознаго или метафизическаго міровоззрінія».

Критикуя современныхъ экономистовъ, Кропоткинъ устанавливаетъ понятіе соціологическаго закона. Онъ указываетъ, что всякій законъ иметъ условный характеръ, иметъ свое «если». Соціологи и экономисты обычно совершенно забываютъ объ этомъ условномъ характер ихъ законовъ и изображаютъ «факты, явившіеся слдствіемъ извстныхъ условій, какъ неизбжные, неизмнные законы». Въ эту ошибку впадаетъ — по мннію Кропоткина — и соціалистическая (марксистская) экономія. Между тмъ, политическая экономія (какъ и всякая вообще частная соціологическая дисциплина) должна конструироваться, какъ «естественное знаніе», она должна стать «физіологіей обществъ», должна изучать «экономическія отношенія такъ, какъ изучаются факты естественной науки». И Кропоткинъ заканчиваетъ разсужденіе замчаніемъ, что «научный изслдователь, незнакомый съ естественно-научнымъ знаніемъ, неспособенъ понять истинный смыслъ, заключенный въ понятіи закона природы».

Самъ Кропоткинъ — біологъ и въ его концепціи соціальная жизнь не есть какой-либо самостоятельный типъ существованія, не имющій себ подобныхъ, но лишь особая форма органическаго міра.

Дарвинизмъ, по убжденію Кропоткина, совершилъ революцію и въ области соціальнаго знанія. Но мы уже выше указывали, что Кропоткинъ далекъ отъ того ортодоксальнаго пониманія дарвинизма, которое весь жизненный процессъ сводитъ къ неограниченной и безпощадной борьб за существованіе. Соціальный инстинктъ есть такой же законъ животной жизни, какъ и взаимная борьба. И человкъ не является исключеніемъ въ природ. Онъ также подчиненъ великому принципу взаимной помощи, гарантирующей наилучшіе шансы выжить и оставить потомство.

Въ этихъ положеніяхъ — ядро всхъ соціально-политическихъ построеній Кропоткина.

Переходя къ изученію соціальной жизни, Кропоткинъ указываетъ на народъ, массы, трудящихся, какъ могучій родникъ соціальнаго творчества, отвчающаго идеямъ взаимопомощи. Самый анархизмъ есть продуктъ творческой силы массъ; подобно всякому революціонному движенію онъ родился не въ кабинет ученаго, не въ университетахъ, а въ ндрахъ народа, въ шум борьбы. Къ этой иде народнаго творчества Кропоткинъ возвращается непрестанно. Вс учрежденія, имвшія задачей взаимопомощь и миръ, были выработаны анонимной «толпой».

Могучему народному инстинкту, творящему истинное справедливое право, Кропоткинъ противопоставляетъ маговъ, жрецовъ, ученыхъ, законниковъ, государство, несущихъ въ соціальную жизнь ложь и тираннію. Даже когда революціонныя волны взмываютъ къ кормилу правленія людей одаренныхъ и преданныхъ народному длу, и тогда они — по мннію Кропоткина — не остаются на высот задачи. Общественное переустройство требуетъ «коллективнаго разума массъ, работы надъ конкретными вещами», свободной отъ утопическихъ, метафизическихъ бредней.

И наиболе цлесообразную форму общественной организаціи Кропоткинъ видитъ въ общин, коммун, представляющей реальные интересы входящихъ въ нее членовъ, стремящейся къ широчайшему, въ предлахъ возможнаго, обезпеченію развитія ихъ личности. Кропоткинъ не отрицаетъ, что и коммуна знаетъ борьбу. Но... есть борьба, двигающая человчество впередъ. Коммуна боролась за человческую свободу, за федеративный принципъ; войны, которыя вели и ведутъ государства, влекутъ ограниченія личной свободы, обращеніе людей въ рабовъ государства.

Кропоткинъ неустанно разоблачаетъ, одно за другимъ «государственныя благодянія», и нтъ и не можетъ быть апологіи государственности, которая бы могла устоять предъ такимъ разъдающимъ анализомъ человческой совсти.

Не останавливаясь подробне на изложеніи содержанія замечательнаго труда — попробуемъ прослдить примненіе авторомъ его «метода» къ соціологическому изслдованію.

Вся книга Кропоткина является по существу сплошнымъ обвинительнымъ актомъ по адресу государства, государства — злодя, государства узурпатора. И такая точка зрнія была бы совершенно понятной, если бы мы подходили къ государству, въ любой изъ его историческихъ формъ, съ этическимъ мриломъ. Но, если примнять методъ естествознанія, какъ только что совтовалъ авторъ, надо помнить, что нтъ законовъ, которые бы не носили неизбжно условнаго характера, и тогда громы Кропоткина противъ государства вообще становятся мало обоснованными. Въ своемъ историческомъ изслдованіи онъ самъ приходитъ къ выводу, что исторія не знаетъ непрерывной эволюціи, что различныя области по очереди были театромъ историческаго развитія; при этомъ каждый разъ эволюція открывалась фазой родового общежитія, потомъ приходила деревенская коммуна, позже свободный городъ; государственной фазой эволюція кончается. «Приходитъ государство, имперія и съ ними смерть», восклицаетъ Кропоткинъ. Вотъ именно этотъ «соціологическій законъ», представляющійся Кропоткину постояннымъ и неизмннымъ, и долженъ былъ бы поставить передъ нимъ вопросъ объ исторической необходимости государства. Онъ, какъ натуралистъ, долженъ былъ бы искать причинъ, почему исторія любого человческаго общежитія, начавъ съ «свободы», кончаетъ неизбжно «государствомъ — смертью», которое у Кропоткина является внезапно, какъ deus ex machina, разрушая все созданное предшествующими творческими эпохами.

Посл увлекательнаго повствованія о средневковой общин Кропоткинъ говоритъ, что въ XVI в. пришли новые варвары и остановили, по крайней мр, на два или на три столтія все дальнйшее культурное развитіе. Они поработили личность, разрушили вс междучеловческія связи, провозгласивъ, что только государство и церковь имютъ монополію объединить разрозненныя индивидуальности. Кто же они эти варвары? «Это — государство, тройственный союзъ военачальника, судьи и священника». Хотя дале Кропоткинъ и даетъ нкоторое историческое объясненіе этому внезапному вторженію варваровъ, однако объясненіе далеко недостаточное. И именно здсь — слабый пунктъ всей исторической аргументаціи автора. Онъ почти не изучаетъ, или не интересуется процессомъ внутренняго разложенія тхъ общежитій, которыя представляются ему, если не идеальными, то наиболе цлесообразными. Онъ изслдуетъ вншнюю политику по отношенію къ средневковой коммун, городу, ремеслу и не замчаетъ внутренняго раскола, находящаго себ часто иное объясненіе, чмъ злая только воля заговорщиковъ противъ сосдскаго мира. Въ развитіи общественнаго процесса онъ почти игнорируетъ его техно-экономическую сторону, онъ не входитъ въ изученіе причинъ, повлекшихъ внутреннее разложеніе цехового строя, для него остается невыясненнымъ промышленный взрывъ конца ХVІІІ вка и еще ране блестящее развитіе мануфактуры. Остановившись бгло на меркантилистической эпох и сдлавъ общія указанія на однобокую политику государства, онъ длаетъ категорическое завреніе объ умираніи промышленности въ XVIII вк. Этой неполнотой историческаго анализа объясняется и нкоторая романтичность въ его характеристик средневковья.