Анастасия. Вся нежность века (сборник)

Пока Васяня пишет письмо, он от напряжения то покачивается на стуле, то в окно поглядывает – там, в стекле, отражается свет от лампы и мечется огромная угловатая тень самого Васяни, когда он раскачивается на стуле. И все время слышен мерный, густой, непрестанный шум дождя за окном.

Ножки стула внезапно подламываются, и Васяня с грохотом летит на пол. Неловко поднимается в узком пространстве и рассматривает сломанный стул:

– Вот сволочи, лягушатники, им лишь бы эгалите да фрэтерните, а сами стула покрепше сделать не могут!

На шум вскидывается Багаридзе, бурно ворочается на своем диване:

– Василий, ты что там? – и приподнимается на локте, придав строгости голосу: – Вот я тебе! – но, не дожидаясь реакции Васяни, снова заваливается на бок и засыпает.

Васяня, привстав на цыпочки, смотрит через перегородку – Багаридзе уже спит. Васяня отыскивает где-то в темном углу табуретку, осторожно примащивается на ней и продолжает свое письмо:

– …передам я эту весточку вам надежным человеком, не сомневайтесь в нем. Да не убивайтесь обо мне, были бы только вы, драгоценная маменька, живы и здоровы, – я, молодой и крепкий, нигде не пропаду, хоть и в Африке…

* * *

Левая его рука придерживает угол письма, мы видим это крупным планом, затем камера идет выше, и мы видим, что это уже рука Дзержинского. Он стоит у себя в кабинете, опираясь рукой на стол, и читает «секретное» письмо Васяни.

– Что это он Африку сюда приплел? – спрашивает Дзержинский. – Не нравятся мне эти его настроения, тоже мне, философ из Костромы нашелся.

– Из Хохломы, Феликс Эдмундович, – поправляет собеседник, тот же знакомый нам человек в гимнастерке.

– Да какая разница – Хохлома, Чухлома, – пытается острить Дзержинский. – А что мать его, не допрашивали?

– Так умерла она уже с полгода тому. Голод у них там, тиф. А он, дурак, все пишет дражайшей маменьке.

– А что ж они хотели – сразу и в рай? – Дзержинский, словно продолжая разговор сам с собой, делает несколько глотков крепкого чая с лимоном из тонкого стакана в ажурном серебряном подстаканнике. – Достаточно, мол, пристрелить нескольких буржуев – и наступит эра всеобщего благоденствия? А грязную работу кто делать будет? Нет, ты, голубчик, пройди это все с нами, да чтоб весь в грязи и крови, а тогда мы еще посмотрим, чего ты стоишь.

Он резко ставит стакан на стол, снимает телефонную трубку и так, с трубкой в руке, продолжает:

– Вообще не пойму, что там у них в Париже происходит? Чего они тянут? Трудно, что ли, какую-то барышню убрать? Ведь никто особо-то и не спохватится, там этих Анастасий столько… Передайте товарищу Тереку, чтобы немедленно, слышите, немедленно приступали к выполнению операции! – и после паузы добавляет: – А этим «философом» мы в ЧК позже займемся. Обязательно займемся! – Дзержинский решительно начинает набирать номер.

Перед балом

Снова квартира Егорычевых. В прихожую, открыв дверь своим ключом, входит Егорычев, бегло осматривает внутренние замки, запирает дверь изнутри. В прихожую выходит горничная.

– Добрый вечер, месье. Вам помочь раздеться?

– Спасибо, я сам. – Егорычев избавляется от пальто и шляпы, слегка поправляет волосы перед зеркалом. – Что Анастасия Николаевна, в порядке?

– Разумеется, месье. У мадам сегодня отличное настроение.

– Вот как? И что, есть причина? – несколько озадачен Егорычев.

– Право, не знаю, месье. Разве для этого нужны причины? – Молоденькая хорошенькая горничная улыбается в ответ. С ее легким жизнерадостным характером действительно не нужно никаких причин, чтобы наслаждаться жизнью.

– Что ж, я рад. Спроси у мадам, может ли она уделить мне несколько минут, я хотел бы с ней поговорить.

В дверях из гостиной появляется Анастасия. Она в том же капоте, что и накануне утром в комнате Егорычева. Не так уж она и весела, но Анастасия в самом деле неуловимо изменилась, как бы распрямилась и стала выше, у нее горделивая осанка царевны. Волосы, еще утром падавшие свободными прядями, теперь завиты и уложены, ногти наманикюрены, шею перехватывает бархотка с каплевидной жемчужиной, – то есть налицо все приметы того состояния, которое женщины называют пробуждением интереса к жизни. Глаза ожили и наполнились внутренней энергией, в них поселилось осознание своей женской власти – из пленницы Анастасия превратилась в повелительницу и обладает огромным преимуществом: она знает тайну сердца Егорычева.

– Что же вы хотели мне сказать? – спрашивает Анастасия, и в ее голосе слышатся новые, независимые интонации.

Горничная, предвидя «семейный разговор», незаметно исчезает за дверью.

– Не знаю, как вы к этому отнесетесь, Анастасия Николаевна, нас приглашают на этой неделе провести вечер в Русском патриотическом собрании. Там устраивают что-то вроде благотворительного бала или вечеринки в пользу русского офицерства. Я надеюсь, это вас несколько развлечет.

– Раз вы считаете, что стоит принять это приглашение, я согласна.

– Благодарю вас. Если у вас есть какие-то пожелания по этому поводу, я к вашим услугам.

– Да, есть! – вызывающе говорит Анастасия, вскидывая подбородок. – Сбрейте, наконец, свою гадкую бороду!

Егорычев впервые поднимает на нее удивленные глаза. Впрочем, его удивляют не столько слова, сколько сама независимая интонация.

– И еще, – продолжает Анастасия, – мне понадобится машина с шофером для поездки по магазинам.

– Разумеется. Я сам сяду за руль.

– Это вовсе необязательно! – Анастасия резко поворачивается, взмахивая полой капота, и скрывается за дверью. Последнее слово осталось за ней.

Егорычев в полном недоумении все еще стоит в прихожей, невольно трогает себя за бороду и вдруг принимается сильно тереть виски.

Противники встретились. Схватка

Напротив входа в дамский салон останавливается уже знакомый нам ситроен. Улица не слишком многолюдна, прохожих немного. Из автомобиля выходит Егорычев и помогает выйти Анастасии. В глубине на сиденьях виднеется несколько коробок и пакетов с покупками.

Пока они остаются у машины, сбоку из-за угла появляется парочка наших знакомцев с Лубянки.

На Егорычева и Анастасию они не производят ни малейшего впечатления, те их просто не знают. Но Багаридзе, увидев Анастасию, выходящую из машины, вопросительно взглядывает на Васяню. Тот молча утвердительно кивает.

Анастасия резко бросает спутнику:

– Ждите меня здесь, – и скрывается за нарядной стеклянной дверью. Егорычев остается напротив на тротуаре, чтобы закурить. И тут его, чуть не сбив с ног, резко отстраняет от двери Багаридзе и стремительно врывается в салон. Тотчас на пути Егорычева решительно встает, прикрывая партнера, Васяня, не давая тому войти в дверь. Васяня настроен миролюбиво: